Прятаться, не принадлежать себе, насиловать свои желания — да я не мог бы прожить так и двух дней! Это не жизнь, а медленное самоубийство души.
Мне давно стало ясно, что Вы решились не шутить с жизнью, а победить её, раз уж судьба Вам её подарила.
Прятаться, не принадлежать себе, насиловать свои желания — да я не мог бы прожить так и двух дней! Это не жизнь, а медленное самоубийство души.
Мне давно стало ясно, что Вы решились не шутить с жизнью, а победить её, раз уж судьба Вам её подарила.
Жизнь шла незаписанная, неназванная. Прошлое стало осязательно прошлым. Ещё более осязательным было настоящее с его ощущением независимости, ни перед кем невиновности, никому и ни в чём неодолженности.
Жизнь никогда не даёт то, что ты хочешь...
Мне хотелось сбежать из города, подальше от суеты. Хотелось лежать под деревом, читать, там, или рисовать, и не ждать, что тебя кто-нибудь подкараулит и набьет морду, не таскать с собой нож, не бояться, что в конце концов женишься на какой-нибудь тупой, бессмысленной девахе.
Я умираю, как жил, — не по средствам.
Ты не всегда получаешь то, что хочешь. Но задумайся. Возможно, у тебя уже есть то, что тебе нужно.
— За те семь месяцев, что вы жили с мисс Ашер, к ней приходили гости?
— Ни одного.
— У неё совсем не было друзей? Ни мужчин, ни женщин?
— Я ни разу не видела. На свидания она не ходила, ей даже никто не звонил. Я говорила: «Фэйт, так жить нельзя! У дождевых червей жизнь и то веселее...»
Жить слишком грустно. Именно грустно, ни на тоску, ни на уныние сил уже не остаётся. Разве мы можем говорить о каком-то счастье, когда из-за, всех стен до нас доносятся жалобные стенания и вздохи?
— Жизнь на месте не стоит.
— Лучше бы она иногда оборачивалась назад на своём бегу...
— Трусишка. Плохо тебе жить, — это я понимаю, а зачем ты живёшь — не понимаю. Зачем?
— Так! — хмуро ответил Евсей. — А что же делать?
Она взглянула на него и ласково сказала:
— Я думаю — удавишься ты...