Как никто не мог утешить меня, так и я не мог утешить никого другого — речь шла о сочувствии, а я в этом смысле был совершенно бесполезен.
Я чувствовал себя разбитым и подавленным, словно новый человек в старом теле, которое ему уже не подходит.
Я хлопнул дверью и сбежал по лестнице. Сел на велосипед и поехал прочь, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть бегут ли за мной или нет.
Я просто крутил педали, не отрываясь смотрел на бегущую навстречу разметку и на каждом перекрестке молился Богу, чтобы меня размазал по асфальту какой-нибудь грузовик.
Мне неплохо удавалось притворяться нормальным. Встретив меня на улице, вы бы ни за что не догадались, как сильно́ во мне желание убить вас.
Мысль о том, что я, возможно, психопат, не была для меня новой — я давно знал, что не умею общаться с другими людьми. Я не понимал их — они не понимали меня, а язык эмоций, на котором они говорили, был для меня китайской грамотой.
Мы все неплохо ладили с Маргарет. Она была вроде изоляции, которая предотвращала короткие замыкания и искрения в нашей семье.
Мама ходила из комнаты в комнату, громко разговаривая сама с собой, вешала пальто Лорен, накрывала на стол, заглядывала в холодильник. Это был ее фирменный стиль: она не разговаривала с Лорен и не показывала какого-то особого к ней отношения, но давала понять, что Лорен важна для нее, делая для дочери всякие мелочи. Наверное, это было мило, но, с другой стороны, все это могло перерасти в скандал: «Я столько для тебя делаю, а ты и бровью не ведешь». Я готов был поспорить, что больше трех часов Лорен не выдержит — бросится вон. Но по крайней мере, за это время мы успеем поесть.
Я должен с кем-нибудь поговорить — с кем угодно, хоть с демоном, хоть с самим чертом.
Cлайд с цитатой