И стоял я — 225 фунтов, замороченный и по жизни потерянный, короткие ноги, обезьянье тулово, одна грудь и никакой шеи, слишком здоровая башка, мутные глаза, нечесаный, 6 футов ублюдка в ожидании ее.
Столько печали, даже когда всё получается.
И стоял я — 225 фунтов, замороченный и по жизни потерянный, короткие ноги, обезьянье тулово, одна грудь и никакой шеи, слишком здоровая башка, мутные глаза, нечесаный, 6 футов ублюдка в ожидании ее.
У меня нет чувства направления. Мне всегда кошмары снятся, что я где-то теряюсь. Я наверняка с другой планеты.
Я налил себе ещё вина. Я не понимал, что стряслось с моей жизнью. Я утратил изощренность, утратил свою суетную светскость, утратил жесткую защитную скорлупу. От чужих проблем потерял чувство юмора. Мне хотелось все это обратно. Пусть все ко мне приходит легко. Но почему-то я знал, что ни шиша не вернется, по крайней мере — сразу. Я и дальше обречен на муки совести и беззащитность.
Если случается что-то плохое — пьешь в попытках забыть; если случается что-то хорошее — пьешь, чтоб отпраздновать; если ничего не случается — пьешь, чтобы что-то произошло.
Лидия любила вечеринки. А Гарри любил их устраивать. Вот мы и поехали к Гарри Эскоту.
Спать я не мог. К счастью, пиво ещё оставалось. Я продолжал пить и закончил последнюю бутылку около половины пятого утра. Потом сидел и ждал 6 часов, а затем вышел и купил ещё.
Их нельзя недооценивать, но и в жопу их целовать тоже нельзя. Надо достичь какого — то плацдарма посередине.
Стюардесса спросила, не хочет ли кто выпить. К тому времени выпить надо было уже всем.