— Какое тёплое... Бьётся, как пичужка...
— Оно совсем такое же, как в детстве.
— Какое тёплое... Бьётся, как пичужка...
— Оно совсем такое же, как в детстве.
— Хаул, зачем ты послал меня к Саллиман, если ты сам явился?
— Я пришёл только потому, что ты была там, Софи. Разве я смог бы отправиться туда в одиночку? Это ты спасла меня.
Знаешь, что восхищает меня в тебе больше всего? Твое сердце. Ты все еще даешь управлять ему собой. Редкое качество для нашего рода! Мы столь пресытились всем, что празднуем наш собственный цинизм.
Боишься, что когда нибудь будешь биться над именинным тортом, трагически полным свечек, и сожалеть, что время твое прошло, а ты так ничего и не пережило? Ни одной стоящей аритмии, ни одной романтической долговременной тахикардии или хотя бы мерцания предсердия? Этого ты боишься, Сердце? Или ты боишься, что если будешь биться ради одного единственного мужчины, у тебя возникнет чувство утраченных возможностей?
Ее язык не слушается сердца,
А сердце не владеет языком.
Так пух лебяжий, зыблемый волнами,
Не ведает, куда он приплывет.
— Ты видел её грудь?!
— Только как врач. Послушал её сердце, а там: грег-хаус, грег-хаус, грег-хаус...