Маргит Сандему. Преисподняя

Другие цитаты по теме

Для детей первый в жизни конец света.

Для кота новый хозяин.

Для пса новая хозяйка.

Для мебели лестница, грохот, повозка и перевозка.

Для стен пустые квадраты от снятых картин.

Для соседей снизу тема, перерыв в скуке.

Для автомобиля лучше, если было бы два.

Для романов, поэзии — хорошо, увози, что хочешь.

Хуже с энциклопедией, аппаратурой видео

и со справочником правильного правописания,

где наверняка по поводу двух фамилий

указано, соединять ли их ещё союзом «и»

или разделять уже точкой.

— Мой муж не ценил этого...

— Бедняжка! Но вы развелись ведь не из-за этого?

— Нет.

— Печально... Ведь брак может быть такой радостью.

— Развод тоже.

Появляются Мужчина в кепке и Женщина с синяком.

Мужчина в кепке:

— Клав, ну разве так можно?.. Чуть что – сразу уезжать!.. Ну давай разберемся! Что я тебе сделал? Я что, пил?

Женщина с синяком выразительно молчит.

— Ну пил! Ну с получки, ну с премии, ну после бани!.. Ну в день шахтёра, ну в день рыбака, ну в день Парижской коммуны!.. Но ведь не в дребадан?..

Женщина с синяком выразительно молчит.

— Ну в дребадан, ну, как свинья, ну, как зюзя!.. Но не до белой же горячки! Помнишь, я в ванной пальто стирал? И почти не обварился!..

Женщина с синяком выразительно молчит.

— Клав, ну куда ты поедешь! Всё ж таки мы с тобой семья!.. И потом – что я тебе сделал? Разве я тебе изменял?..

Женщина с синяком выразительно молчит.

— Ну изменял! Ну с Танькой, ну с Веркой, ну с Ленкой!.. Но ведь не с Лариской же!..

Женщина с синяком выразительно молчит.

— Ну с Лариской!.. Но ведь у неё же горе было! У неё зонтик украли и в лотерею не сошлось!..

Женщина с синяком выразительно молчит.

— Клава, сдавай билет, добром прошу. Ишь придумала – семью разрушать! И главное, что я тебе сделал?.. Я что, тебя бил? Ну бил! Но ведь не до смерти!..

Наконец, с болью, я пришла к выводу, что не могу оставаться в этом браке без того, чтобы полностью отказаться от себя.

Господи, какой самоуверенной идиоткой я была! Вокруг нас распадались семьи, рвались самые прочные связи, а я воображала, что наши отношения неизменны. Что мы не такие, как все. Неужели ощущение уверенности и полной безопасности — всего лишь плод высокомерия и гордыни? Неужели именно в этом и была моя ошибка?

— Сара, я трахал твою сестру! И вся история! Ясно? Вот что произошло. Тут не нужно копать глубже.

— Нет. Так, конечно, всё упрощает.

— Да, поэтому люди и делают такие вещи, как вот эта... потому что, тогда не нужно разгребать кучу дерьма, а иначе — нужно разгребать кучу дерьма. И никто этого не хочет. Поэтому, если у тебя плохой брак — трахни родственника и вали! Это работает! Как пожар ради страховки. Знаешь, когда здание сгорит дотла, никто не задаёт вопросов. Главное — действительно спалить его дотла.

После своего брака я понял, человеку жить с другим человеком — это дико глупая мысль.

— Ты догадываешься, зачем я приехала? — спросила она, подняв на него глаза. Она была все так же красива, и этого по-прежнему нельзя было не заметить.

— Нет, не догадываюсь, — сказал он.

Это была правда. Всю свою жизнь с нею он почти никогда не мог догадаться, что ей придет в голову в следующую минуту.

— Я пришла просить, чтобы ты снял с меня грех и отпустил меня, — не дождавшись ответа, сказала она. — Я должна выйти замуж за Евгения Алексеевича.

Сказала «пришла», а не «приехала», — наверное, заранее обдумала. Грешницы не приезжают, а приходят. Он еще раз посмотрел на неё, на её изящно и грустно изогнувшееся на стуле знакомое тело, и удержался от грубости, не сказал: «Ну что ж, раз должна — так и выходи!» Промолчал. В конце концов, при чем тут она? Во всем виновата не она, а вот это её тело, которое он целых пятнадцать лет любил рассудку вопреки. «И не мог оторваться от него, не мог отлипнуть», — с презрением к собственной слабости подумал он о себе. Она смотрела на него, а он молчал. Ей казалось, что он злится или, как она мысленно привыкла выражаться, «закусывает удила», он, наоборот, смягчился, удивленный мыслью о собственной вине. Раньше раздраженно привык считать её виноватой в том, что в нужном ему теле жила ненужная ему душа, равнодушная к тому, чем он жил и что делал, занятая только собой, да и собой-то — по-глупому.

А раньше меньше разводились,

И жили вместе по сто лет.

И если ссорились-мирились.

Так говорил еще мой дед.

Сейчас же времена другие,

Из-за какой-то ерунды

Разводимся... Да мы такие,

Готовы растоптать мечты.

Мечты о счастье с человеком,

Таким уютным и родным,

Что хочется прожить с ним вечность,

Встречать рассветы только с ним.

Любим чаще говорите,

О том, как любите вы их,

И с ними время проводите.

И не смотрите на других.

Семья — не бремя, а награда,

Ведь без семьи и счастья нет.

Так говорил еще когда-то,

Влюбленный в бабушку мой дед.

... Мы едем на троллейбусе № 23. Он останавливается у Столешникова переулка, у магазина «Меха». За окном — распятая шкура волка, черно-бурые лисы, свернувшиеся клубочком, шапки из зайцев, каракуль. Был вечер, и в витрине уже зажгли освещение. «Магазин убитых»,  — сказала моя дочь. Она не могла простить человечеству ни ружей, ни бомб, ни самой смерти как системы. Потом, когда обе мои бывшие жены разлучили меня с дочерью — одна из высоких и благородных соображений («этот подлец никогда не увидит моей дочери!»), а вторая из-за нестерпимой, болезненной ревности,  — я часто приезжал к её детскому саду и, стоя в тени дерева, издали видел, как в смешном строю красных, голубых, розовых шапочек плывёт и её цыплячья шапочка, для защиты от ветра изнутри подбитая шелком. Я чувствовал, что моя дочь скучает без меня. Я это не просто знал, а чувствовал. Нас не разлучали ни километры, ни океаны, ни снега. Нас разлучали страсти, ужасающая жестокость характеров, желание сделать маленького человека, рожденного для добра, орудием злобной мести. Никогда, до самой смерти я не смогу простить этого ни себе, ни обеим этим женщинам, моим бывшим женам, которых я любил и которые клялись мне в вечной любви. «Мне пора на витрину,  — думал я,  — туда, где распят серый волк над свёрнутой в калачик черно-бурой лисой. В магазин убитых». Так я думал о себе, и это была правда. Я был убит. То, что осталось от меня, было уже другим человеком.