Я пишу в никуда, потому что никуда всегда отвечает, в отличие от всех остальных.
Нестерпимо наблюдать за игрой в шахматы, когда запрещают подсказывать.
Я пишу в никуда, потому что никуда всегда отвечает, в отличие от всех остальных.
У него синели кончики пальцев и губы, то и дело темнело в глазах, а кожа стала сухой и блестящей, но она как будто не замечала этого, в ней была, как говорил один писатель, «завороженность сердца», позволявшая ей занимать себя только приятными глазу предметами и неутомительными для души делами.
Она знала, что держит «Клёны» в своём маленьком кулачке, и что, если она разожмёт его, всё рухнет, поедет, поползёт, обернётся бесстыдной изнанкой театрального задника — так перепуганный пассажир держит кулак крепко сжатым, когда самолёт попадает в тучи и начинает неловко переваливаться с боку на бок. Пассажир-то знает, что только его желание приземлиться, остаться живым, увидеть черепичные крыши города и серую посадочную полосу аэропорта держит эту бессмысленную железную коробку в воздухе, только его жадное желание, только его.
Лучшее средство от ненависти – закопать её поглубже. В земле сухая вражда пропитается многолетней прелью, размякнет, разъяснит себя, перестанет быть жёстким проволочным комком, в котором нет ни конца, ни начала.
У меня никогда нет денег, удивительное дело. Стоит им появиться, как непременно что-нибудь прохудится.
... ибо сказано было о злопамятных: они делают сердце своё подобно печи, пекарь их спит всю ночь, а утром она горит, как пылающий огонь...
Мёртвые не сразу погружаются во тьму, а какое-то время видят мир как будто через вуаль с мушками или прозрачный платок, потом – как через засиженное мухами стекло, а потом – тьма сгущается, обступает их со всех сторон и больше ничего не происходит, разве что кто-то, сжалившись, почитает им вслух.
Он ясен был лицом и величав,
Спокойством черт приветливых и чистых,
Но остальной змеиный был состав.
Он так погружён в себя, в свою бесцветную виноватую осень, что самое время стукнуть его надутым бычьим пузырём по голове, как это делали с древними мыслителями их слуги.
Может быть, ты знаешь, сколько времени живёт комар, до какой глубины море освещается солнцем и какова душа устрицы, но тебе далеко до описанного Аукианом пожилого раба, видящего всё насквозь.