До войны жизнь казалась мне не более реальной, чем игра теней на занавеси. И меня это вполне устраивало. Я не люблю слишком резких очертаний. Я люблю размытость, слегка затуманенные контуры.
Любой дурак может быть храбрым на поле брани, потому что, если не будешь храбрым, тебя убьют.
Многие бедствия мира проистекали от войн. А потом, когда война кончалась, никто, в сущности, не мог толком объяснить, к чему все это было.
Ибо я сражаюсь за прошлое, за былой уклад жизни, который я так люблю и который, боюсь, утрачен навеки, какие бы кости ни выпали нам в этой игре, потому что – победим мы или потерпим поражение – и в том и в другом случае мы проиграли.
Мой внутренний мирок рухнул, в него ворвались люди, чьих взглядов я не разделял, чьи поступки были мне столь же чужды, как поступки готтентотов. Они грязными башмаками прошлись по моему миру, и не осталось ни единого уголка, где я мог бы укрыться, когда мне становилось невыносимо тяжело.
— По крайней мере, мы хоть видели Gotterdammerung – любопытно, хотя и не очень приятно.
– Видели – что?
– Сумерки богов. К несчастью, мы – южане – считали ведь себя богами.
— Голодать – не очень-то приятно, – сказал он. – Я это знаю, потому что голодал, но я не боюсь голода. Я боюсь жизни, лишенной неспешной красоты нашего мира, которого уже нет.
Cлайд с цитатой