Однажды мы просыпаемся и понимаем, что мир — дерьмо. И нам в нём хреново. И мы бежим.
— Посмотрел мир.
— И что вы о нем думаете?
— Языки разные, а всюду дерьмо.
Однажды мы просыпаемся и понимаем, что мир — дерьмо. И нам в нём хреново. И мы бежим.
Я хочу, чтобы в мир вернулась классическая чистота, при которой дерьмо называлось дерьмом, а ангел — ангелом.
Когда в 1827 году Бетховен умер, в последний путь его провожали более десяти тысяч человек. Сначала я думала, что когда умру, не будет никаких похорон. Никто не будет скорбеть о том, кто всю жизнь был невидимым.
Понимаешь, мир — дерьмо, конечно, но это ещё не значит, что мы обязаны в нём купаться.
Я не создан для этого мира, где стоит только выйти из дому, как попадаешь в сплошное дерьмо.
— По-вашему, я свихнулся?
— Да, в точку.
— Так вот, в этом мире выживают лишь безумцы.
Этот мир — всё равно, что огромный кожаный мяч. Снаружи мяча другие измерения; в коже мяча есть швы, которые порождают тонкие грани... Время от времени кожа рвётся. Как раз по тонкой грани. И тогда другое измерение проходит, разрастается и остаётся...
Оттого, что бессмертия нет на веселой земле,
Каждый день предстает предо мною как праздник нежданный,
Каждым утром рождаясь в туманной и радужной мгле,
Безымянным бродягой вступаю я в мир безымянный.