... Ненависть есть всего лишь недовоплощенная любовь.
Как и все аморальные люди, она стоит где-то на грани между женщиной и богиней.
... Ненависть есть всего лишь недовоплощенная любовь.
— Ну, и сколько она будет длиться, эта любовь? (в шутку).
— Не знаю.
— Три недели, три года, тридцать лет?..
— Ты как все… пытаешься свести вечность к числам...
Любовь много искренней, когда порождается не страстью, а симпатией; и она не оставляет ран.
Поблизости висит небольшая литография — Мона Лиза, чья загадочная улыбка всегда напоминала Скоби о его собственной матери. (Что до меня, то эта знаменитая улыбка всегда казалась мне улыбкой женщины, только что за обедом отравившей собственного мужа.)
Мы умирали от желания поскорее друг от друга отделаться, чтобы разобраться в собственных чувствах.
Любовь — жутко стабильная штука, и каждому из нас достается по кусочку, не больше и не меньше, своего рода рацион. Она способна принимать бесконечно разнообразные формы и связать тебя с бессчетным числом людей. Но рацион есть рацион: она затаскается, сносится, потеряет товарный вид, так и не дождавшись истинного своего предмета. Потому что пункт ее назначения расположен где-то в самых труднодоступных дебрях души, и там она должна осознать себя как любовь к самому себе — та самая почва, на которой мы строим наше так называемое душевное равновесие, здоровье души.
Из всех возможных неудач человек выбирает наименее опасные для чувства самоуважения: хочется упасть помягче.
День для corpora есть ночь для spiritus. Как только тела завершают работу, начинают трудиться людские души. Просыпается тело, и дух погружается в сон, и сон духа есть пробуждение для тела.