Больше всего ему опять хотелось растянуться на теплом сене, рядом с Анжеликой и обменяться с ней простыми признаниями. Это чуждое желание оскорбило, взбесило маркиза. Но резкие слова так и не сорвались с его губ. Маркиз дю Плесси вышел из сарая с тяжелой головой. В его душе появилось гнетущее чувство, что и на этот раз последнее слово осталось не за ним.
И по дороге, она неожиданно поняла, что именно мешало ей наладить отношения с мужем: собственный опыт общения с мужчинами. Она слишком много знала о мужчинах, умела распознать их слабости и хотела привязать к себе мужа, используя проверенное оружие. Но с Филиппом ее могла соединить только девственная чистота юных сердец. Они были созданы для того, чтобы встретиться в шестнадцать лет, когда оба испытывали неутолимую любознательность, в которой стыдно признаться, когда предвосхищение тайн еще невинно, когда молодые тела, охваченные новым, неизведанным желанием, еще трепещут от страха и стыдливости, удовлетворяясь малым: прикосновением рук, улыбкой, поцелуем, открывающим ворота в рай.
Не стоит принимать решение в состоянии душевного разлада. Время лечит самые страшные раны.
Это — искусство одеваться, Филипп. Женские доспехи. Именно они придают особое очарование придворным праздникам.
Ох уж эти женщины! Они извинились и полагают, что все сразу забылось! Какая важность, что я стал вашим мужем исключительно под действием угроз с вашей стороны! Неужели вы думаете, что настолько серьезную обиду можно загладить одним извинением?
— Хочу подчеркнуть, — сказал он, — что, невзирая на пробелы в моем образовании, я все же умею считать до девяти, и если бы этот ребенок не был моим, то природы уже вынудила бы вас произвести его на свет. Добавлю: я считаю вас способной на все и даже на большее, но не на подобную низость.
— Однако женщины способны на подобные низости... вы так презираете женщин... я ожидала недоверия с вашей стороны.
— Вы непохожи на остальных женщин, — надменно заявил Филипп. — Вы — моя жена!
— Вы больше никогда не встречали ту девушку? — со вздохом спросила маркиза.
— Встретил. Через много лет. И понял, что юность дарит нам странные несбыточные иллюзии, особенно когда речь идет о первой любви. Та девушка стала злой, решительной, и в итоге, опаснее всех женщин, вместе взятых.
— Филипп, та девочка по-прежнему жива во мне, и вы это знаете.
Отец, а я был его единственным сыном, и мысли не допускал, чтобы оставить меня в провинции. Он радовался скорости, с которой я поднимался по придворной лестнице... Я был совершенно невежествен и глуп, зато красив.
Даже крестьянин, если он, конечно, не зверь, получает удовольствие, сидя у очага и наблюдая за тем, как жена кормит его первенца.
— Вы ошибаетесь. Во мне нет доброты. Просто я не могу видеть, как породистые животные мучаются в родах. Только и всего. Я был обязан вам помочь. Но мое мнение о человеческом роде в целом, и о женщинах в частности, нисколько не переменилось. Впрочем, я часто спрашиваю себя: как существа, столь близкие к животным, еще позволяют себе выказывать какую-то гордость. В то утро вы не были гордячкой. И как обычная непокорная сука, которая щенится на псарне, находили успокоение в ласковой руке хозяина.
— Допустим. Но у вас убогая философия. Так уж сложилось, что вы лучше понимаете животных, чем людей, и потому судите о людях по своим меркам. Для вас женщина — это непонятная помесь собаки, волчицы и коровы.
— Добавьте к этому хитрость змеи.
Cлайд с цитатой