Даже крестьянин, если он, конечно, не зверь, получает удовольствие, сидя у очага и наблюдая за тем, как жена кормит его первенца.
Мы сражаемся за своих детей, стараемся укрыть их от невзгод, работаем не покладая рук и все время повторяем себе, что однажды наступит пора, когда мы будем жить вместе с ними, радуясь их присутствию, и что у нас появится наконец время их узнать. Но когда этот день наступает... дети уже выросли! И собираются нас покинуть.
Почти голый и продрогший, — прошептал Филипп, — иногда голодный... брошенный на попечение лакеев или служанок, которые меня развращали. Вот какой была моя жизнь здесь, в этом особняке, который в один прекрасный день я должен был унаследовать. Но когда речь заходила о том, чтобы вывести меня в свет, не существовало никаких ограничений. Самые роскошные костюмы, самый мягкий бархат, тончайшие воротники. Долгие часы цирюльник возился с моей шевелюрой. А когда показной спектакль заканчивался, я снова оказывался в своей темной комнате, затерянной в лабиринте коридоров. Я скучал. Никто не позаботился о том, чтобы научить меня читать или писать. Я был счастлив, когда мессир де Кульмер, соблазненный моей красивой мордашкой, взял меня на службу.
— Он мечтал о море, — вновь заговорил Филипп, — и его мечта сбылась. Я бывал на Средиземном море. Это голубой простор, расшитый золотом, как королевское знамя. Красивый саван для маленького пажа, который любил петь...
Ох уж эти женщины! Они извинились и полагают, что все сразу забылось! Какая важность, что я стал вашим мужем исключительно под действием угроз с вашей стороны! Неужели вы думаете, что настолько серьезную обиду можно загладить одним извинением?
— Хочу подчеркнуть, — сказал он, — что, невзирая на пробелы в моем образовании, я все же умею считать до девяти, и если бы этот ребенок не был моим, то природы уже вынудила бы вас произвести его на свет. Добавлю: я считаю вас способной на все и даже на большее, но не на подобную низость.
— Однако женщины способны на подобные низости... вы так презираете женщин... я ожидала недоверия с вашей стороны.
— Вы непохожи на остальных женщин, — надменно заявил Филипп. — Вы — моя жена!
— Вы больше никогда не встречали ту девушку? — со вздохом спросила маркиза.
— Встретил. Через много лет. И понял, что юность дарит нам странные несбыточные иллюзии, особенно когда речь идет о первой любви. Та девушка стала злой, решительной, и в итоге, опаснее всех женщин, вместе взятых.
— Филипп, та девочка по-прежнему жива во мне, и вы это знаете.
— Вы ошибаетесь. Во мне нет доброты. Просто я не могу видеть, как породистые животные мучаются в родах. Только и всего. Я был обязан вам помочь. Но мое мнение о человеческом роде в целом, и о женщинах в частности, нисколько не переменилось. Впрочем, я часто спрашиваю себя: как существа, столь близкие к животным, еще позволяют себе выказывать какую-то гордость. В то утро вы не были гордячкой. И как обычная непокорная сука, которая щенится на псарне, находили успокоение в ласковой руке хозяина.
— Допустим. Но у вас убогая философия. Так уж сложилось, что вы лучше понимаете животных, чем людей, и потому судите о людях по своим меркам. Для вас женщина — это непонятная помесь собаки, волчицы и коровы.
— Добавьте к этому хитрость змеи.
— Стремление к воинской славе может заставить забыть о любви, но может ли любовь заставить позабыть боевую дружбу?
— Нет, сир, я так не думаю.
Отец, а я был его единственным сыном, и мысли не допускал, чтобы оставить меня в провинции. Он радовался скорости, с которой я поднимался по придворной лестнице... Я был совершенно невежествен и глуп, зато красив.
Cлайд с цитатой