Возможно, час тяжелый впереди,
Тоска и боль меня стеной окружат
И вынудят сказать тогда: уйди,
Твоей любви один покой мне нужен.
Иль память о ночах за хлеб я вдруг отдам.
Возможно. Но своим не верю я словам.
И как я могу рассказать Олдосу и всем остальным, что музыка, адреналин, любовь и все то, что должно облегчить трудности, уже не помогает? И все, что осталось — это водоворот. И я в самом его центре.
Я была пустой. Еще задолго до того, как в мою жизнь вошел Уиллем и так быстро ее покинул.
... окружающие всегда неадекватно реагируют, когда что-нибудь перестает соответствовать их ожиданиям.
Да, в сутках всего двадцать четыре часа, но иногда пережить их кажется куда сложнее, чем взобраться на Эверест.
Я не борюсь с нахлынувшими воспоминаниями, а пишу и пишу. Страницу, другую. А потом понимаю, что пишу уже не о нем. Я пишу о себе. О том, что в тот день чувствовала, включая свой страх и ревность, но в первую очередь то, что мир полон исключительных возможностей.
Я исписала три страницы. Ничего из этого не поможет мне его найти. Но когда я пишу, мне хорошо – нет, даже не просто хорошо, я чувствую наполненность. Что все как-то правильно. И я очень-очень давно не испытывала этого чувства, и именно оно убеждает меня, что искать его все же надо.
«Такое слово вообще есть?» — спрашиваю я сам себя.
«Да какая, к черту, разница, ты же все равно сам с собой разговариваешь», — отвечаю себе я, глотая пару таблеток.
... слухи, даже правдивые, они как огонь: перекрыть доступ кислорода, и он потухнет.
Мост похож на корабль-призрак из другого времени, даже когда наполняется вполне соответствующими двадцать первому веку людьми, утренними бегунами.
И я опять один.
Но я все еще стою. Все еще дышу. И каким-то образом я в порядке.
И так до скончания века — убийство будет порождать убийство, и всё во имя права и чести и мира, пока боги не устанут от крови и не создадут породу людей, которые научатся наконец понимать друг друга.
Cлайд с цитатой