— Ваш двоюродный брат Калеб скончался.
— Мир душе его. Пускай теперь в небесах за молниями гоняется, олух несчастный. Закурить есть?
— Мир душе его. Закурить есть?
— Все-таки убожество людское иной раз выдает потрясающе эффектные реплики.
— Ваш двоюродный брат Калеб скончался.
— Мир душе его. Пускай теперь в небесах за молниями гоняется, олух несчастный. Закурить есть?
— Мир душе его. Закурить есть?
— Все-таки убожество людское иной раз выдает потрясающе эффектные реплики.
Всему есть объяснение. всегда. Иное дело, что мы не всегда можем его принять. Порой страх мешает нам признать очевидное. Я не верю, значит, этог нет. Как будто неверие в вертолеты помешает им летать, а неверие в телевизор прервет все передачи.
Всему есть объяснение. всегда. Иное дело, что мы не всегда можем его принять. Порой страх мешает нам признать очевидное. Я не верю, значит, этог нет. Как будто неверие в вертолеты помешает им летать, а неверие в телевизор прервет все передачи.
Как я мог быть таким слепым? — корил он себя. — Как мог допустить, чтобы личные чувства помешали ясно оценить ситуацию? Я видел то, что хотел видеть, слышал то, что хотел услышать, соглашался с тем, с чем приятно было согласиться.
Совесть превратилась в аксессуар, стоимость которого зависела от цены барреля нефти.
Дорогой, обрамленной плачем,
шагает смерть
в венке увядшем.
Она шагает
с песней старой,
она поет, поет,
как белая гитара.