— Ваш двоюродный брат Калеб скончался.
— Мир душе его. Пускай теперь в небесах за молниями гоняется, олух несчастный. Закурить есть?
— Мир душе его. Закурить есть?
— Все-таки убожество людское иной раз выдает потрясающе эффектные реплики.
— Ваш двоюродный брат Калеб скончался.
— Мир душе его. Пускай теперь в небесах за молниями гоняется, олух несчастный. Закурить есть?
— Мир душе его. Закурить есть?
— Все-таки убожество людское иной раз выдает потрясающе эффектные реплики.
Всему есть объяснение. всегда. Иное дело, что мы не всегда можем его принять. Порой страх мешает нам признать очевидное. Я не верю, значит, этог нет. Как будто неверие в вертолеты помешает им летать, а неверие в телевизор прервет все передачи.
Всему есть объяснение. всегда. Иное дело, что мы не всегда можем его принять. Порой страх мешает нам признать очевидное. Я не верю, значит, этог нет. Как будто неверие в вертолеты помешает им летать, а неверие в телевизор прервет все передачи.
Дорогой, обрамленной плачем,
шагает смерть
в венке увядшем.
Она шагает
с песней старой,
она поет, поет,
как белая гитара.
Полицейские стареют быстро. Может быть, кто-то уже рождается старым, и ему остается только понять это при общении с тем, для кого нить времени тянется нормально.
Смерть и холодна, и горяча одновременно. Смерть — это пот и кровь. Смерть, к сожалению, единственный настоящий способ, который судьба придумала, чтобы постоянно напоминать нам, что существует жизнь.