Не думай о пустом. Если что-то случается или, наоборот, не случается, мне кажется, что в конечном итоге оно все предопределено заранее.
— Как сильно ты меня любишь?
— Как если бы расплавились и стали маслом все тигры джунглей в мире.
Не думай о пустом. Если что-то случается или, наоборот, не случается, мне кажется, что в конечном итоге оно все предопределено заранее.
— Как сильно ты меня любишь?
— Как если бы расплавились и стали маслом все тигры джунглей в мире.
Хорошо, когда есть кому написать. Как это прекрасно — сесть за стол, взять ручку и писать, перенося на бумагу свои мысли.
— А что значит — быть джентльменом? Расскажи, если есть какие-нибудь правила.
— Делать не то, что тебе хочется, а то, что ты должен.
В комнате с задёрнутыми шторами я ненавидел весну. Я ненавидел всё, что принесла мне весна, ненавидел тупую боль, которую она вызвала в моём теле. Я никогда и ничего так сильно не мог ненавидеть.
Обычный полдень в институте. Однако, созерцая этот пейзаж, я вот о чем подумал. Люди выглядят счастливыми, каждый по-своему. Я не знаю, счастливы они на самом деле или просто выглядят такими. В любом случае, посреди славного полдня в конце сентября люди казались счастливыми, и мне было грустно как никогда. Казалось, я один не вписываюсь в этот пейзаж.
Мы всего лишь делимся друг с другом своим несовершенством.
Сознание мое было неуместно вялым и разбухшим, точно корни тенелюбивого растения. Так не пойдет, оцепенело подумал я. Тут я внезапно вспомнил слова Нагасавы: «Не сочувствуй самому себе. Самим себе сочувствуют только примитивные люди.»
По мере того, как мы живем, мы одновременно растим и свою смерть.
Светлячок исчез, но во мне еще долго жила дуга его света. В толще мрака едва заметное бледное мерцание мельтешило, словно заблудшая душа.
— Умрёшь вместе со мной? — сказала она, сверкая глазами.
— Ну вот ещё. Опасно станет, я уйду. Хочешь умереть, можешь помирать одна.
— Какой ты эгоист!
— Не могу же я с тобой вместе умереть из-за того, что ты меня обедом накормила. Вот если бы ужином, тогда, может, другое дело.