Филип Пулман. Янтарный Телескоп

Он покачал головой, и она увидела, что на его щеках блестят слёзы.

— По-твоему, я смогу это вынести? — спросил он. — По-твоему, смогу жить счастливо, глядя, как ты болеешь и увядаешь, в то время как сам я день ото дня взрослею и набираюсь сил? Десять лет… Да это ерунда! Мы не заметим, как они пролетят. Нам будет по двадцать с хвостиком. Не так уж долго этого ждать. Представь себе, Лира: мы выросли и только приготовились сделать всё, что хотели, — и тут… тут всё кончается. По-твоему, я смогу жить дальше после того, как ты умрёшь? Ах, Лира, я отправлюсь за тобой в страну мёртвых, не задумавшись ни на секунду, как ты за Роджером; значит, уже две жизни пропадут ни за грош, твоя и моя. Нет, мы должны прожить свои жизни целиком и вместе — и они должны быть хорошими, долгими, полноценными, а если это невозможно, тогда… тогда нам придётся прожить их врозь.

0.00

Другие цитаты по теме

— Но не вдвоём, а поодиночке…

— Да, — подтвердила она, — поодиночке.

И при этом слове Уилл ощутил, как в нём волной всколыхнулись гнев и отчаяние — они поднялись из самой глубины его души, словно из недр океана, потрясённых каким-то могучим катаклизмом. Всю жизнь он был один, и теперь снова будет один: тот удивительный, бесценный дар, который ему достался, отнимут почти сразу же. Он чувствовал, как это волна вздымается всё выше и выше, как её гребень начинает дрожать и заворачиваться — и как эта гигантская масса всем своим весом обрушивается на каменный берег того, что должно быть. А потом из груди его невольно вырвалось рыдание, потому что такого гнева и боли он не испытывал ещё никогда в жизни; и Лира, дрожащая в его объятиях, была так же беспомощна. Но волна разбилась и отхлынула назад, а грозные скалы остались — ни его, ни Лирино отчаяние не сдвинуло их ни на сантиметр, поскольку споры с судьбой бесполезны.

Он не знал, сколько времени боролся со своими чувствами. Но постепенно он начал приходить в себя; буря в его душе улеглась. Возможно, водам этого внутреннего океана не суждено было успокоиться окончательно, однако первое, самое мощное потрясение уже миновало.

— Я буду любить тебя вечно, что бы ни случилось. Пока не умру, и после того как умру, а когда я выберусь из страны мёртвых, мои атомы будут летать везде, пока не отыщут тебя…

— И я буду искать тебя, Уилл, — каждую минуту, каждую секунду. А когда мы снова встретимся, то прижмёмся друг к другу так сильно, что нас больше никто никогда не разлучит. Каждый мой атом и каждый твой… Мы будем жить в птицах, и цветах, и стрекозах, и соснах… и в облаках, и в тех маленьких пылинках, которые плавают в солнечных лучах… А когда наши атомы понадобятся, чтобы создать новую жизнь, нельзя будет брать их по одному — только по два, один твой и один мой, так крепко мы соединимся…

Лицо выражало одновременно высокомерную презрительность и горячее, нежное сострадание, словно он готов был любить все вещи на свете, если бы характер позволил ему забыть об их изъянах.

— Будь честна со мной. Почему у тебя никогда не было парня?

— Хорошо. Любовь и свидания? Мне нравится читать и прикольно писать об этом, и представлять, но... в реальности...

— Что? Это страшно?

— Да.

— Почему? Почему страшно?

— Потому что чем больше людей впускаешь в свою жизнь, тем больше могут уйти.

Но вскоре, в ближайшие несколько месяцев, Уилл постепенно и против своего желания осознал, что враги, которых боится мать, находятся не во внешнем мире, а в её собственном мозгу. От этого они не делались менее реальными, менее страшными и опасными; наоборот, это значило, что он должен охранять её ещё более внимательно. Тогда, в супермаркете, Уилл притворился довольным, чтобы не расстраивать мать, и с тех пор какая-то часть его сознания всегда оставалась настороже, прислушиваясь к её тревогам. Он любил свою мать так горячо, что готов был умереть, защищая её.

Та ніщо не вічне, а любов тим більше,

Він хотів як краще, а віддав назавжди,

А вона чекала, просто сил не стало

І струна порвалась..

Но ничто не вечно, а любовь тем более,

Он хотел как лучше, но отдал навсегда,

А она ждала, просто сил не стало

И струна порвалась...

Камнем в омут и криком заглохшим

покидает любовь свою рану.

Стоит нам этой раны коснуться,

на других она брызнет цветами.

— Может быть, что-то [чувства] ещё осталось, Гвен?

Она пристально посмотрела на него.

— Неправильный вопрос, Дерк, ты сам знаешь. Всегда что-то остаётся. Если с самого начала что-то было. Иначе нет смысла и говорить. А если было что-то настоящее, то обязательно что-то остаётся, ломоть любви, стакан ненависти, отчаяния, негодования, физическое влечение — что угодно. Но что-то остаётся.

— Не знаю, — вздохнул Дерк, задумчиво глядя вниз. — Мне кажется, ты была единственным настоящим в моей жизни.

— Печально, — прошептала Гвен.

— Да, — отозвался он. — Согласен.

Разлюбить человека – это еще полбеды. Ты еще перестаешь любить все то, что ему нравилось.

Страх перед болью от старых потерь,

Откровенной любви захлопнута дверь.

Теперь, когда в сердце нет больше огня,

Теряется смысл каждого дня...