У людей все более запутано, чем у белых медведей.
Красоток он воспринимал точно так же, как адвокат — телефонные звонки. Чего от них можно ждать, кроме неприятностей.
У людей все более запутано, чем у белых медведей.
Красоток он воспринимал точно так же, как адвокат — телефонные звонки. Чего от них можно ждать, кроме неприятностей.
Один раз он высказался в защиту смертной казни. Указал, что на любом общенациональном референдуме за смертную казнь высказалось бы абсолютное большинство населения. А против выступил бы только элитарный слой общества, вроде читателей книжного обозрения, которому и удалось кое-где отменить смертную казнь. Он заявлял, что это деяние — заговор власть имущих. Он заявлял, что это государственная политика — выдать преступникам и беднякам лицензию на грабеж, нападение, изнасилование и убийство среднего класса. Что именно так государство позволяет своим гражданам, стоящим на нижних ступеньках социально-экономической лестницы, стравливать пар и не превращаться в революционеров. В высших государственных эшелонах подсчитали, что для общества это меньшая цена. Элита живет в безопасных районах, посылает детей в частные школы, нанимает частных охранников, а потому может не опасаться мести обманутого пролетариата. Он высмеивал либералов, утверждающих, что человеческая жизнь священна и государственная политика смертной казни является нарушением права человека на жизнь. Мы — те же животные, писал он, и относиться к нам надо, как к слонам, которых в Индии казнили, если те убивали людей. Он полагал, что слон в гораздо большей степени достоин снисхождения, чем наркоманы-убийцы, которым на пять-шесть лет обеспечивали комфортные тюремные условия, прежде чем выпускали на улицы, чтобы они вновь убивали средний класс. И делал вывод, что такие жесткие меры, искоренив преступность и защитив собственность, привели к созданию политически активного рабочего класса и установлению социализма. Одним своим предложением Озано особенно разъярил читателей: «Мы не знаем, является ли смертная казнь эффективным средством устрашения, но мы можем утверждать, что казненный человек больше убивать не будет».
У каждого находится предлог для того, чтобы поступиться своей добродетелью. И ломают тебя, только когда ты сам готов сломаться.
Когда я был молод, некоторые женщины говорили, что любят меня за длинные ресницы. Я принимал это. Позже за моё остроумие. Потом за мою власть и деньги. Потом за мой талант. Потом за мой разум – глубокий. Хорошо, я могу принять всё это. Единственная женщина, которая меня пугает, это та, которая любит меня только за то, что я есть. У меня есть на неё планы. У меня есть яды и кинжалы, и тёмные гробницы в пещерах, чтобы укрыть её. Ей нельзя разрешать жить. Особенно если она сексуально преданна и никогда не врёт, и всегда ставит меня выше всего и всех.
Мы не можем сказать, является ли смертная казнь средством устрашения, но мы знаем наверняка, что казненные люди больше никогда не смогут убивать.
Я был слишком счастлив с Валери. Я понятия не имел, как редко такое случается и как надо ценить такой подарок судьбы.