Я знаю, поздно или рано
Помру под бременем грехов.
Но все мои былые раны
Живут под именем стихов.
Я знаю, поздно или рано
Помру под бременем грехов.
Но все мои былые раны
Живут под именем стихов.
Мое заветное перо
Люблю, когда ты так остро,
Мне нравятся твои черканья
И ровная строка старанья.
Способно ты менять миры
И вдохновения пары
Туманят разум, чтоб внегласно,
Картина рисовалась ясно.
Словами можешь ты убить
И жизнь мгновенно сотворить,
Пиши моею кровью чесно
О том, что нам двоим известно...
Грустя и плача и смеясь,
Звенят ручьи моих стихов
У ног твоих,
И каждый стих
Бежит, плетет живую вязь,
Своих не зная берегов.
Из интервью:
— У вас никогда не было ощущения, которое часто мучает молодых писателей, — что все уже названо и писать после Шекспира вообще нет смысла?
— Нет. Это говорит о скудости души, о малодушии. В каком-то смысле до меня ничего не было! Я родилась, и это моя вселенная. Я умру, со мной она закончится. Нельзя говорить, что есть семь нот — и уже все сыграно. Тогда иди водить автобус. А зачем водить автобус, до тебя же водили? Чем более ты душевно богат и разнообразен, тем больше к тебе приходит слов. Ты же их не на аркане цепляешь, они сами в тебя вливаются, когда ты открыт и когда ты хочешь этого.
Когда мы в ярости, когда больны мы гневом,
Что может быть стихов целительней и краше?
В стихах всегда пишу о страсти,
Но в жизни тихой и простой
Я нахожу обычно счастье
В рулете свежем с колбасой,
В домашних тапках, новой книжке
И премиальных раз в квартал.
Уже бы умер, если б слишком
По каждой барышне страдал.
За Дьявола Тебя молю,
Господь! И он — Твое созданье.
Я Дьявола за то люблю,
Что вижу в нем — мое страданье.
Борясь и мучаясь, он сеть
Свою заботливо сплетает...
И не могу я не жалеть
Того, кто, как и я, — страдает.
Когда восстанет наша плоть
В Твоем суде, для воздаянья,
О, отпусти ему, Господь,
Его безумство — за страданье.
О поэзии нельзя болтать. Ее надо читать. Чувствовать на языке. Жить ею. Ощущать, как она тебя подвигает, преображает. Как благодаря ей твоя жизнь обретает форму, цвет, мелодию.
Границу непогоды
я прошел без визы.
Метель осталась там,
где пограничник проводил досмотр:
— Везёте книги? Для кого? Зачем?
Я стал ему неинтересен,
когда на книге прочитал:
«Стихи».