Пусть же в сердце твоём,
Как рыба, бьётся живьем
И трепещет обрывок
Нашей жизни вдвоем.
Пусть же в сердце твоём,
Как рыба, бьётся живьем
И трепещет обрывок
Нашей жизни вдвоем.
Как хорошо, что некого винить,
Как хорошо, что ты никем не связан,
Как хорошо, что до смерти любить
Тебя никто на свете не обязан.
Я взбиваю подушку мычащим «ты»
За морями, которым конца и края,
В темноте всем телом твои черты,
Как безумное зеркало повторяя.
Я любил тебя больше, чем ангелов
и Самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя,
чем от них обоих.
Шум ливня воскрешает по углам
салют мимозы, гаснущей в пыли.
И вечер делит сутки пополам,
как ножницы восьмерку на нули -
а в талии сужает циферблат,
с гитарой его сходство озарив.
У задержавшей на гитаре взгляд
пучок волос напоминает гриф.
Ее ладонь разглаживает шаль.
Волос ее коснуться или плеч -
и зазвучит окрепшая печаль;
другого ничего мне не извлечь.
Мы здесь одни. И, кроме наших глаз,
прикованных друг к другу в полутьме,
ничто уже не связывает нас
в зарешеченной наискось тюрьме.
Вместе они любили
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоем.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоем.
Страницу и огонь, зерно и жернова,
Секиры остриё и усечённый волос -
Бог сохраняет всё, особенно слова
Прощенья и любви, как собственный свой голос...