Живая цель предполагает прежде всего убийцу,
и любой охотник, по мне, убийца, а не стрелок.
Живая цель предполагает прежде всего убийцу,
и любой охотник, по мне, убийца, а не стрелок.
Говорят, охота на крупного зверя увлекает больше, чем охота на мелкую дичь. Значит, охотничий пыл тем сильнее, чем крупнее дичь. Что же должны ощущать ловцы слонов и китобои?
Послание на пороге… Когда я подумал об этом, меня пробрала дрожь. Мистер Кроули получил от меня целую серию посланий: я пытался напугать его, чтобы он утратил бдительность. Выманить, дать понять, что на него объявлена охота. Тот же самый случай с этими телами. Первое говорило: «Вот и я». Второе, найденное на месте другого преступления, подтверждало: «Я — часть того, что здесь случилось». А третье, оставленное там, где я наверняка должен был его найти, заявляло: «Я знаю, кто ты».
— Здесь сила исходит из Джунглей, от Острова. Ты должен узнать землю. Надо знать, где стоишь. Чтобы спасти друзей, нужно познать джунгли. Иди. Вернёшься ко мне, когда преуспеешь в джунглях.
— Что это значит? Что мне делать?
— Слушай инстинкты... Воин охотится. Так издавна заведено. Общество научило проигрывать, не природа. Доверяй инстинктам.
— Не слишком ли ты самоуверен?
— Отнюдь! Но если победишь, останешься без работы!
— Я не остановлюсь, пока не истреблю последнего из вас!
— Я и есть последний!
— Пытаешься спасти свою подлую шкуру отговорками?
— Ты не заметил, что заработок твой изрядно сократился?
— Только вчера укокошил одного!
— Так это ты убил Отмеченную Шрамами? Мы с ней были последними. Что ж, можешь гордиться, воин. Сколько золота дали за старушку?
— Не твое дело!
— Вряд ли очень много. А меня ты убьешь ради развлечения? Что же ты будешь делать, когда не останется драконов, а, рыцарь?
— Ты нашёл тело?
— Нет. И в следующий раз пусть твои шафки не путаются у меня под ногами.
— У тебя был шанс, Дефстроук. А ведь ты не единственный наёмник в этом городе. И ночь только начинается.
Медведь на мгновение потерял его из виду, и этого мгновения хватило, чтобы Серега успел вынуть из чехла нож. А зверь уже снова шёл на него, прорываясь сквозь мягкий белый снег, обильно пачкая его кровью, но не проявляя ровно никаких признаков слабости. Духарев отступал, сжимая в руке нож, но сама мысль о том, что эдакую махину можно остановить двадцатисантиметровым ножиком, казалась столь же забавной, как попытка детской лопаткой остановить самосвал.