Слово навсегда останется моим единственным наследием…
Я о смерти никогда не думаю. Я боюсь, что если о ней подумаешь, это её привлечёт. Я просто живу и живу, а потом будь что будет, там посмотрим.
Слово навсегда останется моим единственным наследием…
Я о смерти никогда не думаю. Я боюсь, что если о ней подумаешь, это её привлечёт. Я просто живу и живу, а потом будь что будет, там посмотрим.
Я боюсь смерти, потому что у меня есть желания. Пока есть желания, человек боится смерти. А когда желаний нет — перестает.
Задумался о тех, кто пишет фразу: «В моей смерти прошу никого не винить». Неужели они не чувствуют всего идиотского и неуместного официоза этих слов? Неужели они всерьез рассчитывают, что близкие родные, прочитав легко узнаваемый текст, пожмут плечами и сразу же согласятся: «а, ну раз так, раз любимый смертник сказал, то и не будем себя винить, пойдем помянем и по домам»? Нелепо. Глупо. И страшно, потому что именно эту фразу пишут раз за разом, повторяя снова и снова. Одну и ту же. Безобразно банально и безвозвратно жутко. Но все же именно эта фраза врастает в подкорку всей своей ледниковой плоскостью. И каждый раз, когда предательски дергается рука, когда взгляд упирается в бездонную точку ночного бессветия, когда нет сил даже сглотнуть боль, когда вжимаешь плечи в бетонную стену, превращаясь из человека в сигнальный знак «стоп», в сжатую безумием и отчаяньем пружину... Именно эта чертова фраза бегущей строкой внутреннего хаоса медленно течет по изнанке твоих собственных век.
Я никого не боюсь. Человек вообще живет недолго. Обычно не больше восьмидесяти лет. Тридцать шесть я уже успел прожить. А примерно после тридцати ты понимаешь, что смертен и уже мало чего боишься. Кстати, люди умирают не только от физических опасностей, исходящих от других людей, но и от обычных кишечных палочек или куриного гриппа. Человек — вообще очень легко убиваемое существо. Поэтому я никогда не понимал детскую гордость убийц, что они кого-то там «замочили». Ведь это намного легче, чем родить ребенка.
Если заботясь обо мне, твое сердце получит удовлетворение, то хорошо, я обещаю — перед смертью один раз обязательно приду к твоему порогу...
Одна из действительно трусливых вещей, которые я сделал в своей жизни — не сходил на похороны своего отца. Я не хочу цитировать психолога, но это правда: по этой причине я не мог принять его смерть и смириться с ней. Поскольку я повел себя как трус, я должен теперь страдать от этого. С тех пор у меня появилась навязчивая мысль о смерти и потери. Я надеюсь, что это изменится, но это уже продолжается в течение длительного времени.
Очень много людей умирают, за всю свою долгую жизнь не сказав ни единого умного слова и не совершив ни единого по-настоящему доброго дела. И при этом они еще сетуют на кратковременность жизни!
Живые мне близки, но я для них далек.
Покорный жребию, я в землю молча лег.
Дыханье кончилось: на смену песнопений
Приходит тишина, безмолвие, забвенье.
Первейший из живых, я праха стал мертвей.
Щедрейший хлебосол, стал кормом для червей.
Я солнцем в небе был, и вдруг — конец и хаос,
И небо, омрачась, от горя разрыдалось.
Как часто обнажал я свой всесильный меч,
Чтобы счастливого от счастья вдруг отсечь!
Но рыцарей не раз в лохмотьях хоронили,
Оставив в сундуках нарядов изобилье.
Скажи врагам моим: «Скончался аль-Хатиб».
А где бессмертного снискать они смогли б?
Скажи им: «Радуйтесь — но все промчится мимо,
И тот же вечный мрак вас ждет неотвратимо».
Весь мир в моей власти! Окружающий меня мир представляется мне нескончаемым сном, в котором я пребываю. А вы, возможно, всего лишь иллюзия, и ничто не может доказать или опровергнуть ваше существование. Другими словами, я центр этого мироздания. Так что же случится, если я умру? Не знаю. У меня не настолько развитое воображение, чтобы даже помыслить о своей смерти. Скажу по-другому... Этот мир не может внезапно исчезнуть. С моей смертью все обратится в небытие. Я тот, чье существование в этом мире незыблемо. Остальные — словно виденья, сопровождающие меня в сонном царстве. Поэтому весь мир в моей власти или будет таковым.