Александр Форш. Янтарный ангел

Он боялся признаться, что любит ее. Да и как признаться в том, чего он никогда не испытывал. Он мог надолго исчезать из ее жизни, не звонить, не приходить. Она страдала. Боль передавалась и ему. Тогда он понял, что больнее смерти может быть боль любимого человека, и от такой боли тоже можно умереть...

0.00

Другие цитаты по теме

Память необходима, чтобы удержаться от новых ошибок. За необдуманными поступками следует расплата – невозможность изменить совершенное. И как следствие – бесконечное сожаление. И если даже хочется о чем-то забыть, делать этого никак нельзя. Память – наш плот из сладких свершений и горечи потерь, радостных встреч и неизбежных прощаний, головокружительных взлетов и болезненных падений. Пока мы помним – мы живем.

Правда всегда намного страшнее того, что человек способен себе представить.

Страх темноты имеет свои корни и логически вполне объясним. Большинство преступлений совершается в темное время суток. Отсюда складывается стереотип: темнота таит опасность. И поэтому совершенно нормально бояться темной подворотни, где, возможно, тебя подстерегает злодей.

Когда возводишь на пьедестал любовь к мужчине, тебе самой уже не остается там места и приходится либо балансировать на самом краю, либо пятиться. В любом случае падение неизбежно. И чем выше возведен пьедестал, тем больнее падать, тем катастрофичнее последствия.

Довериться красивому мужчине — все равно, что войти в клетку с голодным тигром. Удовольствие от созерцания будет коротким, а боль от острых клыков не забудется никогда.

Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?

Мы привязались друг к другу, мы нужны друг другу – два случайных одиночества.

— Я не забуду тебя, даже когда мне стукнет сто.

— А по мне сколько стукнет?

Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.

Печально, но факт: чем меньше у нас денег, тем чаще мы хватаемся за бумажник.