Моя заветная мечта — сказать десятком предложений то, на что другим требуется целая книга.
Что же так сильно вокруг изменилось? Или со мной вдруг что-то случилось?
Моя заветная мечта — сказать десятком предложений то, на что другим требуется целая книга.
Моя жизнь повторится бесконечно, и в условиях бесконечности я успею прожить бесконечное число других воплощений бесконечное количество раз.
Сколько раз за прожитые годы я находил причины и отговорки, чтобы не общаться с окружающими. Собственно, если у меня не было весомой причины для разговора, я и не разговаривал. Просто не мог заговорить так свободно, как хотелось бы. Иначе говоря, одиночки – это люди с обострённым чувством цели.
... Но жизнь продолжалась. Генерал каждое утро брился, умывался, безразлично ел что-то, читал, не торопясь, бесконечную историю Н. М. Карамзина. Сплетение русских слов и мыслей зачаровывало, радовали изысканные стародавние, давно заброшенные обороты. Старик читал, и ему казалось, что уже тогда в туманных российских глубинах великий историк понимал, что с его Отечеством творится что-то неладное и что это неладное никогда не кончится, что терзают Россию какие-то недобрые силы. «История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему, ибо сие мудрствование не свойственно обыкновенному здравому смыслу человеческому, для коего она пишется».
Бесконечен перечень войн, бедствий, междоусобиц, интриг, предательств, злодеяний, и становилось непонятным, как же все это мог вынести русский народ, в сочинении Карамзина присутствующий, но невидимый, безмолвный, безмерно терпеливый. Этот терпеливый народ, однако, рождал Ермака, Пожарского и Минина, неистового патриарха Никона, Стеньку Разина, антихриста Петра, Пугачева, Суворова, Ленина и Жукова. (Он же позволял появляться на свет Божий Бурбулисам и Чубайсам.)
В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно…
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, если имею дар пророчества и всю веру, так что могу и горы передвигать, а не имею любви — я ничто.
Я немного устала от борьбы, и если мне придется преодолевать совершенно незнакомые условия и все их сложности, то, боюсь, уже не смогу вернуться к учебе и вообще к покою, в котором очень нуждаюсь.
Я слишком порядочен, чтобы быть гуманистом. Если я отдам ближнему последнюю рубашку, то замёрзну и умру и поставлю ближнего в неловкое положение.