«Поблекло, отошло!» — раздалось внутри его.
Не уходи!
Не уходи!
Закрой мои глаза,
Закрой мои уши,
Скажи, что это ложь...
«Поблекло, отошло!» — раздалось внутри его.
Не уходи!
Не уходи!
Закрой мои глаза,
Закрой мои уши,
Скажи, что это ложь...
Моя любовь всё делается страстнее и себялюбивее, а его всё гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся, – продолжала она думать. – И помочь этому нельзя. У меня всё в нём одном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отдавался мне. А он всё больше и больше хочет уйти от меня. Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя.
Чистокровный арабский скакун снаружи, оказался, при ближайшем рассмотрении, обыкновенным трудолюбивым осликом, которому хотелось немного покушать, немного поспать и порезвиться в своем загончике, а не мчаться галопом за вороной кобылицей по бескрайним полям жизни. Я продержалась десять месяцев, а потом собрала его вещи.
— Нет, любят только однажды!
Так разгоняет — что кажется, завтра вскроешься,
Освободишь от вен эту дикую, злую кровь.
Но через пару часов отходишь, смеешься, молишься
И бросаешь дротики в постеры про любовь.
— Жизнь, жизнь опять отворяется мне, — говорил он как в бреду, — вот она, в ваших глазах, в улыбке, в этой ветке, в Casta diva… все здесь…
Она покачала головой:
— Нет, не все… половина.
— Лучшая.
— Пожалуй, — сказала она.
— Где же другая? Что после этого еще?
— Ищите.
— Зачем?
— Чтоб не потерять первой, — досказала она, подала ему руку, и они пошли домой.
Он никогда не отдавался в плен красавицам, никогда не был их рабом. Обломов ограничивался поклонением издали, на почтительном расстоянии.
«Ведь это не одна любовь, ведь вся жизнь такова... — вдруг пришло ему в голову, — и если отталкивать всякий случай, как ошибку, когда же будет — не ошибка? Что же я? Как будто ослеп...»
... В любви нет покоя, и она движется всё куда-то вперёд, вперёд…
Любовь — претрудная школа жизни!