— Врагом, – с тяжкой непреклонностью сказал Йоссариан, – следует считать всякого, кто добивается твоей смерти, на чьей бы стороне он ни оказался...
Дело против Клевинджера то начинали, то прекращали. Не хватало сущего пустяка – хоть какого-нибудь состава преступления.
Ведущий бомбардир Хэвермейер никогда не промахивался. Йоссариан раньше тоже был ведущим бомбардиром, но его понизили в должности, потому что с некоторых пор ему стало плевать, попал он в цель или промазал. Он решил или жить вечно, или умереть, а если умереть, то только во время попытки выжить. И единственное боевое задание, которое он давал себе каждый раз, — это вернуться на землю живым.
Где-то на самом низком уровне высокоцентрализованной организации, которой я руковожу, сидят люди, которые делают мою работу, и дело идет вполне гладко без особых усилий с моей стороны. Я полагаю, это происходит оттого, что я — хороший работник.
Сержант Боббикс, безусловно одобряя бережливость и осуждая насилие, не мог без отвращения думать про ужасную расточительность, при которой человека отправляют на самолете за тридевять земель, чтобы через два часа после прибытия разодрать в клочья.
Полковник Кэткарт был человек мужественный и без малейших колебаний сам вызывался посылать своих людей на бомбардировку любых целей. Ни один объект не был слишком опасен для его полка.
Йоссариан поставил под угрозу свое традиционное право на свободу и независимость тем, что осмелился применить это право на практике.
Что-то пугающее было в облике доктора, когда он сидел, погруженный в меланхолию, около своей палатки. А он при каждом удобном случае посиживал там на солнышке в летних брюках цвета хаки и в рубашке с короткими рукавами, которая от стирки — стирал же он ее в целях дезинфекции ежедневно — вылиняла и стала серой. Доктор был похож на человека, который однажды, похолодев от ужаса, превратился в ледышку, да так с тех пор и не оттаял полностью. Он сидел, уйдя в себя, втянув голову в худые плечи, и потирал загорелыми пальцами голые скрещенные руки, словно ему и впрямь было холодно.
Он никому не доверял и верил всему, что слышал. Он знал решительно все и упорно тщился хоть что-нибудь по-настоящему осознать.
Каждая жертва — преступник, каждый преступник — жертва, и кто-то наконец должен подняться во весь рост и разорвать эту, ставшую привычкой, мерзкую цепочку, которая угрожает каждой живой душе. Как бы ни велика была: жажда богатства, как бы ни велико было желание бессмертия, никто не смеет строить свое благополучие на чьих-то слезах.
Клевинджер отправился на тот свет. И это событие мрачно высветило роковую порочность его мировоззрения.
Cлайд с цитатой