— Меня мама этому научила. Она отлично печёт блинчики.
— ... скучаешь по ней?
— Очень. Наверное, только в разлуке с кем-то мы понимаем, насколько дорог нам этот человек.
— Меня мама этому научила. Она отлично печёт блинчики.
— ... скучаешь по ней?
— Очень. Наверное, только в разлуке с кем-то мы понимаем, насколько дорог нам этот человек.
– К чему ты стремишься?
– …какой сложный вопрос… я даже никогда и не задумывалась об этом.
– Правда?
– Да. У меня всегда были более приземленные мечты.
– Какие, например?
– …полюбить. По-настоящему, как в книгах. Почувствовать то, что ощущали твои любимые герои.
– Ты думаешь, это вообще реально?
– …мне кажется, да.
Пусть летят и кружат
Пожелтевшие листья берёзы...
И одна я грущу,
Приходи и меня пожалей!
Ты ушёл от меня,
И текут мои горькие слёзы...
Я живу в темноте,
Без живительных солнца лучей!
Старый сад потемнел
Под холодною этой луною.
Горьких слёз осушить
Ты уже не придёшь никогда...
Сколько грёз и надежд
Ты разрушил холодной рукою,
Ты ушёл от меня,
Ты ушёл от меня навсегда.
Это была единственная валентинка в моей жизни, и это еще одна причина моего планируемого самоубийства – я никогда никому не нравилась.
Я всё ещё иду за тобой,
Я всё ещё жду и надеюсь,
Солнцем над твоей головой
Я, увы не согреюсь.
Ты говоришь мне: не жди.
Ты не нуждаешься в лунах.
Жалко, но что же, иди…
Звучи теперь новыми струнами.
Я думаю, что каждый человек хотя бы раз задумывался о суициде. Когда нам плохо, когда у нас депрессия, когда мы ссоримся с родными – нас посещает мысль о том, что больше нет смысла так жить. Людям будет намного лучше без меня.
Как странно расставаться навсегда!
Держать в руке тебе родную руку,
И сознавать, что без следа
Утратишь всё: и эту муку,
И этот час, и свет вот этих глаз…
Как страшно просто всё в последний раз!
Как тяжко, как легко постичь разлуку,
Как странно расставаться навсегда...
Поезд на Ленинград.
Нас разлучит с тобою.
Глаза свои закрою.
Я не смирюсь с судьбою.
По крайней мере, перед смертью стоило бы поехать в то место, где я пережила первую любовную трагедию.
Пока ты с другими там примеряешь планы, на Ниццу, Ницше, на «да-да, вот здесь и ниже»,
Я по стеклу в душевой утекаю плавно, я оседаю на пол, и кафель лижет
меня повсюду, до куда только достанет. И день утекает, словно сквозь пальцы жидкость,
И я забываю, когда уже солнце встанет, что я еще собственно даже и не ложилась.
Пока ты чинишь машину, и пишешь хокку, заказываешь пиво себе в спорт-баре,
Я пробираюсь по горной тропинке в воздух и улыбаюсь, мать твою, улыбаюсь.
Я научаюсь жить в безвоздушном мире, я открываюсь каждому, кто попросит,
Я перемыла все, что нашлось в квартире и не разбила, хотя подмывало бросить.
Пока ты там злишься, ревнуешь, врешь мне, а так же глупо веришь в чужие сказки,
Я написала прозы тебе две простыни, я наварила груды вареньев разных.
Я одолела боль свою, оседлала, я отняла у нее по тихому все ее силы,
Я поняла, что я все могу. И надо же! Даже вернуться, видишь, не попросила.
— Ну ты только представь, ты возвращаешься домой, и твой отец падает в обморок, ведь все уже наверняка считают, что мы погибли… а мы живы. Мы счастливы и свободны.
«Мы счастливы и свободны»... ее слова еще долго звучат эхом в моей голове.