Счастье — самая замечательная вещь на свете, и для тех, кто умеет быть счастливым, оно может быть таким же глубоким, как печаль.
— Но вы всегда блистали латынью. Я знаю это от ваших школьных товарищей.
— Моя латынь совсем никуда. Так же как и мой греческий, и мой английский, и моя голова, и моё сердце. Я сейчас могу говорить только на охлаждённом дайкири.
Я действительно чувствую себя лучше, подумал Томас Хадсон. То-то и странно. Всегда тебе становится лучше, всё в конце концов преодолеваешь. Только одного нельзя преодолеть, это – смерти.
— Ты была когда-нибудь мёртвая? – спросил он Лил.
— Конечно, нет.
— Я тоже.
По-моему, школа просто необходимость, с которой приходится мириться. А любить её едва ли кто любит.
— Вы только не шарахайтесь, — сказал он. — Пусть вас не смущает размах. Нужно дерзать, Том. Давайте напишем с вами конец света. — Он выдержал паузу. — В натуральную величину.
Чувство долга – замечательная вещь. Не знаю, что бы я стал делать после гибели Тома, если бы не чувство долга. Ты мог бы заниматься живописью, сказал он себе. Или делать что-нибудь полезное. Да, может быть, подумал он. Но повиноваться чувству долга проще.
Потому что все мы убийцы, сказал он себе. Все, и на этой стороне и на той, если только мы исправно делаем своё дело, и ни к чему хорошему это не приведёт.
— Нездоровая, на мой взгляд, атмосфера. — Джонни выпил. — Единственное спасительное обстоятельство — это то, что вы ещё пьёте. Вы, мальчики, не ударились ли в религию? Может, Тома осенил свет божий?
— Как, Том? — спросил Роджер.
— Отношения с богом без существенных перемен, — сказал Томас Хадсон.
Нет, мы не родня, — сказал Томас Хадсон. — Просто мы жили в одном и том же городе и часто делали одни и те же ошибки.
Cлайд с цитатой