Кто-то кинет знаки нам в спину, ведь мы слепы и наивны.
Как обычно ищем цвета на черно-белых картинах.
Как бессмертные боимся признать, что старость — не поражение
И как Малевич в пустоту вкладываем свое воображение.
Кто-то кинет знаки нам в спину, ведь мы слепы и наивны.
Как обычно ищем цвета на черно-белых картинах.
Как бессмертные боимся признать, что старость — не поражение
И как Малевич в пустоту вкладываем свое воображение.
Когда я был юн, то много читал. Сотни, тысячи книг! И легко мог представить себя в любой роли. Путешественника, пирата, благородного разбойника! Мое воображение подхватывало меня и несло! Я брал крепости, отыскивал клады, влюблялся сам, в меня влюблялись! Когда ты молод — все роли твои. А теперь я стар, и мне остались только две роли — роль дряхлого босса мафии и роль доброго волшебника. И обе эти роли мне тесны!
Осталось в госпитале, на его территории, простое очарование старых времен: нет пластиковых мешков и пустых банок из-под «кока-колы» на каменных дорожках, ни одного рекламного щита, ни одного пестрого киоска. Неспешно ходят бесконечными кругами люди — седые, старые, прихрамывающие. Они идут, глядя невидящими глазами на золотую прелесть увядающих деревьев, на голубые просветы меж свинцовых облаков, на серые стены госпиталя. Совсем недавно... все было совсем недавно — и жизнь, и молодость, и счастье. Страшные слова — инфаркт, инсульт, опухоль — относились к какому-то чужому миру и не воспринимались всерьез. Точно так, как не воспринималась всерьез возможность увечья и гибели в чужих войнах.
Вперед, вперед! По бесконечному кругу идут счастливые обитатели госпиталя. Те, кто может ходить.
Как будто, подумал тогда Ральф, выход на пенсию был чем-то сродни поцелую вампира, который открывал тебе путь в мир, навечно застывший между жизнью и смертью — когда ты уже не живой, но еще не мертвый. И если подумать, то это, наверное, недалеко от истины.
— Ты обещал, что будешь принимать литий.
— А ты обещала, что будешь любить меня здоровым и немощным.
Молодость всегда надменно относится к старости, наивно полагая, что стареют все, кроме молодых.
Прекрасна чистая наивность
в том, кто еще не искушен,
но раз утративший невинность
уже наивностью смешон.
Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он душой остается молодым.