Немецкое правосудие было настолько иррационально, что предугадать, какое наказание за каким преступлением последует, не представлялось возможным.
Правила установили на всё — это делай, того не делай, — но постоянно их меняли и все хотели казаться добренькими, будто морковкой трясли у осла перед мордой. Только мы-то не ослы.
Легкий характер? Меня никогда еще так не оскорбляли. Легкий характер в моей шкале ценностей находится рядом с безмозглостью.
Может, у книг есть особый инстинкт, который помогает отыскать идеального читателя? Замечательно, если так.
Ведь ты бы меня баловала? Разрешила бы поваляться на диване? Подоткнула одеяльце, принесла чаю. Александр не станет возражать против постоянной оккупации дивана? Ты говорила, он человек терпеливый, но такое не всякий вынесет.
Я подсчитала, что обручена всего сутки, но, кажется, в эти двадцать четыре часа только и начала по-настоящему жить. Подумай! Мы могли вечность мечтать друг о друге, притворяясь, будто не замечаем друг друга. Мы все так зациклены на достоинстве, что готовы жертвовать ради него счастьем.
Как-то не думаешь, что скука может заставить общаться с врагом, а между тем перспектива развлечься — мощная движущая сила, особенно для молодых.
Но странное дело, до чего люди зациклены на еде. Полгода на репе и редких кусочках хрящика — и ты уже не способен думать ни о чем, кроме нормального ужина.
— Доктор Вик, вы можете обрисовать нам по собственному опыту положение судьи в Германии до появления Адольфа Гитлера?
— Положение судьи было совершенно независимым.
— А теперь опишите, что изменилось (если изменилось) с приходом к власти национал-социалистов в тридцать третьем году?
— Судьи стали подчиняться чему-то вне объективного правосудия. Они стали подчиняться тому, что было необходимо для защиты страны. В первую очередь судью стало заботить наказание за антигосударственное деяние, а не объективная оценка дела.
Cлайд с цитатой