— Я, разведчик!
— Ты, Филатов, ДИВЕРСАНТ! И ничего зазорного в этом слове нет, хорошее слово...
— Я, разведчик!
— Ты, Филатов, ДИВЕРСАНТ! И ничего зазорного в этом слове нет, хорошее слово...
— Жалко, знаешь, что вот этот наш с тобой немецкий больше никому не пригодится, скоро с американцами воевать будем.
— По мне, лучше вообще ни с кем не воевать.
— Если в живых останусь, заброшу куда-нибудь в глухомань, чтобы людей не видеть.
— Че вы так людей не хотите видеть?
— Да насмотрелся уже, ничего поскудней на земле нет...
Средь будничной тьмы
Житейской обыденной прозы
Забыть до сих пор мы не можем войны,
И льются горючие слёзы...
— Бобриков, и этой песни ты не знаешь?
— Нет.
— Эх, ты, кулема городская...
— Только вот плохо сидим мы тут на берегу моря, как в раю, а другие в это время кровь льют, победу приближают.
— Мы, Филатов, этой крови столько пролили, что захлебнуться можно.
Стыдно! Это позор на всю дивизию! Лучшие из разведчиков, а устроили склоку, свару, как бабы, или кровь, которую вместе проливали для вас уже не кровь, а так водичка? Стыдно, майор, на свои обиды израсходовать ту злость, ненависть, которая должна быть только по отношению к фашистам, только к ним одним.
В том-то и дело, Лёня, что это хреновая победа получается! Я думал — ярость нахлынет, а из меня жалость прёт!