Если ты спросишь, как я живу без тебя, то я просто не знаю.
Без тебя не то чтобы никак, без тебя — незачем.
Если ты спросишь, как я живу без тебя, то я просто не знаю.
Я почти не озвучиваю непрестанный внутренний шум. Два-три человека, с кем позволяю себе раскрыться. Для остальных — угрюмый вид, циничные шутки или даже абсолютно отсутствующий вид: я — ныряльщик в бездну.
По мне, так мужское одиночество тяжелее — из-за неиссякаемой силы, которая должна быть в нас, по всеобщему мнению. Тебе непозволительно говорить об усталости. Нельзя, ты же мужик! И тогда слова остаются в тебе, превращаются в плотные серые сугробы, которые не тают и с наступлением весны, и значительно позже. Потом переизбыток невысказанного заставляет отдалиться, уйти, потому что так легче, так не ждешь ничего ни от кого, тебя никто не оценивает.
Опыту тоже не учатся, но им делятся — с теми, кого хочешь уберечь от падений, от которых не каждый в силах оправиться.
Давно не ценю его за что-то, он просто свой. Но даже перед ним прячу собственную уязвимость. Веду себя самоуверенно, ненароком обсуждая то, что внутри отзывается болью. Каким бы ты мужиком ни был, иногда твоя противотанковая броня покрывается ржавчиной.
Знаешь, что самое страшное в жизни? Опустить руки. Это легче всего. Разве трудно, сидя на дне колодца, посмотреть вверх и сказать, что спасения нет? Проще простого! Куда сложнее карабкаться вверх, срываться и пробовать снова, сантиметр за сантиметром.
В конце концов, между двумя людьми нет ничего важнее, кроме желания быть вместе. Отдавать друг другу всё, что есть, всё, что осталось.
Нам так мало нужно. Немного еды, не так много времени, пригоршню надежд. И спокойствия.