Макс Фрай. Жалобная книга

Надоело быть именем существительным. «Существительное» – жуть какая, только вслушайтесь. Быть надо бы прилагательным; быть, например, чем-то белым. Снегом, манной небесной, ненавистной детсадовской манкой, жасминовым цветом, или хоть ложной мучнистой росой на листве – польза от нас, или вред, кому какое дело? Нам жить, нам поживать, да и помирать тоже нам, а не левым дядям-тётям, милостивым государям, дамам и господам. И вот если уж так вышло, что начали жить, хорошо бы побыть чем-то белым – ладно, не всегда, но хоть этим летом, чтобы знать, как это: чем-то белым. Белым. Надо же!.. Ну, или быть, скажем, чем-то черным. Кошкой в комнате, топливом для котельной, или, что ли, бруском сухой китайской туши из сувенирной лавки, где все не всерьез. Мне нравится думать, что сухую тушь разводят слезами, но не выплаканным горем-глупостью-злостью, а просто слезами, которые текут по щекам, если долго-долго глядеть на огонь и не моргать. «Белым-черным» – это, понятно, придурь. Это не обязательно, это смешно даже: «белым-черным». Детский сад, начальная школа чувств. Но вот ведь, хочется побыть не «кем-то», а просто «каким-то», не существительным, несущественным прилагательным побыть – до осени хотя бы, а потом и вовсе стать бы глаголом, но это, я понимаю, перебор, невиданное нахальство, несбыточная фантазия…

0.00

Другие цитаты по теме

Ничего более оптимистического, чем болтовня о погоде по весне и вообразить не могу. Словно бы впереди – не летняя жара а, как минимум, начало новой Золотой Эры, когда люди побратаются с духами стихий, и тут же выяснится что грустить, стареть и умирать больше не надо, всё это неактуально уже, немодно, пережитки прошлого, тяжелое, но легко преодолимое наследие старого режима…

Я, кажется, увеличу число счастливых идиотов на одну человекоединицу. И это правильно: счастливых идиотов должно быть больше, чем нас, несчастных придурков.

Неприятные пустяки случаются гораздо чаще, чем глобальные катастрофы.

А когда кто-то маленький узнаёт Смысл Жизни, он становится взрослым – так, между прочим, до сих пор считается. Другое дело, что и тогда, в незапамятные времена, и теперь, в очень даже «запамятные», все то и дело узнают чужой Смысл Жизни. А свой собственный почти никто не узнаёт – так уж всё смешно, по-дурацки устроено.

Уютная, покойная, безопасная яма, заполненная сладкой ватой, отличное место для отдыха. Но если бы пришлось признать, что это и есть моя жизнь, — ужас! А ведь да, это была самая настоящая жизнь, но без вкуса и запаха, как манная каша, сваренная на дистилированной воде.

Все не так ужасно, как ты себе представляешь, — мягко говорит осиновый кол сердца моего. И вообще не ужасно, просто странно.

Жалость может подвигнуть человека на благородный или, по крайней мере, просто полезный поступок, но чести она никому не делает. Все, как ни странно, умирают. Абсолютно все, без исключения, причем сравнительно скоропостижно. Полагать себя «более удачным экземпляром», чем кто бы то ни было, при таком раскладе — глупость, мягко говоря. Вот если бы среди нас затесался какой-нибудь бессмертный простак, он бы, пожалуй, мог позволить себе жалость!

Я очень хорошо знаю, откуда берется искушение грустить, когда все хорошо. Говоришь себе: хорошо долго не бывает, скоро опять станет плохо, поэтому лучше уж начну страдать прямо сейчас, чтобы потом не переучиваться заново…

Мне всегда казалось: случилось, значит, случилось. Какая, к черту, разница, почему небо в очередной раз рухнуло мне на голову? Оно рухнуло, следовательно, надо выстоять.

Когда человеку очень страшно, он начинает искать способ немедленно довести умеренно пугающую ситуацию до критической точки. Чтобы уж скорее рвануло и больше не надо было бояться.