Ах, это русское ковыряние в своей и чужой душе! Да будет оно проклято!
Душа у русских, как известно, широка и глубока, поэтому, когда она изливается, затопляет все живое и неживое.
Ах, это русское ковыряние в своей и чужой душе! Да будет оно проклято!
Душа у русских, как известно, широка и глубока, поэтому, когда она изливается, затопляет все живое и неживое.
Русская душа темнее, чем самый глубокий омут и самая черная ночь. В нее запросто не заглянешь...
Но черт бы побрал эту глупую гордость, это тупое обидчивое упрямство, которое так часто мешает даже смелым людям сознаться вслух в своей вине или ошибке. Таким ложным стыдом, фальшивым самолюбием страдают нередко крепкие, умные, сильные личности, но чаще всего дети и русские интеллигенты, особенно же русские политики.
Загадочная русская душа,
В тебе сегодня песенная нежность,
А завтра безрассудная мятежность.
Так хороша ли ты, не хороша?
Так хороша ли ты, не хороша?
Рвану в отчаяньи на груди рубашку.
И ты открыта настежь, нараспашку,
Загадочная русская душа.
Загадочная русская душа -
Порой безумной радости источник,
То вдруг бываешь сумрачнее ночи,
Осенней безнадежностью дыша!
Осенней безнадежностью дыша,
Ты долго ль так продержишься? Едва ли!
И снова мчишься в голубые дали,
Загадочная русская душа...
Впрочем, мужчины, пожалуй, никогда не освоятся с тем, что женщине трудно разлюбить, но если она разлюбила, то уже к прошлой любви никогда не вернётся. Мужчин же этот возврат часто тянет.
Сны. Ведь они иногда долго не покидают нас; их вкус, их тон иногда слышится нам целый день.
... эти первые, быстрые, как искры в темноте, летучие предчувствия! Они вернее, чем годы знакомства.
Я помню каждое слово, каждую улыбку; теперь — это моя тайная шкатулочка с сокровищами.
Среди русских интеллигентов, как уже многими замечено, есть порядочное количество диковинных людей, истинных детей русской страны и культуры, которые сумеют героически, не дрогнув ни одним мускулом, глядеть прямо в лицо смерти, которые способны ради идеи терпеливо переносить невообразимые лишения и страдания, равные пытке, но зато эти люди теряются от высокомерности швейцара, съеживаются от окрика прачки, а в полицейский участок входят с томительной и робкой тоской.