Не собираюсь гадать. В мире всё равно нет иной правды, кроме той, в которую нам хочется верить.
— Вы жестоки, — говорю я.
— Да. Когда мне кажется, что симпатичный молодой человек начинает сходить с ума, я бываю жестока.
Не собираюсь гадать. В мире всё равно нет иной правды, кроме той, в которую нам хочется верить.
— Вы жестоки, — говорю я.
— Да. Когда мне кажется, что симпатичный молодой человек начинает сходить с ума, я бываю жестока.
… Это проклятие. Право судить и право властвовать. Право на истину. Легко разобраться с дураком или зверем. Гораздо труднее с тем, кто считает себя сверхчеловеком. Умным, чистым и непорочным. Генералы, борющиеся за мир, правители, громящие коррупцию, извращенцы, осуждающие порнографию, — господи, мало ли их мы видели?
Правда — это такая удобная штука, что нет никакой надобности заменять её ложью. Из неё и так можно сделать что угодно.
Этот мир будет жить, будет падать и учиться вставать. Он не заставит говорить того, кто хочет молчать. Не заткнёт рот тому, кто хочет говорить. И, может быть, станет лучше.
Действительно, не важно, за что воевать. И правду можно найти где угодно. Просто выбери вначале, как ты хочешь видеть, — и становись на ту или другую сторону.
Слухи ползут по «Лабиринту», пересекая уровни с легкостью, недоступной даже дайверам. Слухам не страшна глубина, их никогда и ничто не могло задержать.