Сколько стрел критических в адрес линейных арбитров... Гол рядом.. А он стоит с флажком... зафиксировал офсайд, и половина болельщиков, наверно, его костерят...
Футбол — удивительная штука: он не просит, чтобы его любили. Он этого требует.
Сколько стрел критических в адрес линейных арбитров... Гол рядом.. А он стоит с флажком... зафиксировал офсайд, и половина болельщиков, наверно, его костерят...
— Ты за кого болеешь? — спросила я.
— За Швейцарию, конечно. А что?
— В таком случае я буду болеть за Францию — из вредности.
— Ты что, так сильно хочешь мне насолить? — накалился папуля.
— Наоборот. Радуйся! Если я буду болеть за Францию, тогда они точно проиграют!
Его сверхспособность — превращать клубы в руины. Говорят, если дать ему Ливерпуль, он всего за год сделает из него Эвертон.
— Ну, кто тут говорил, что балет — ненастоящий спорт? М?
— /задыхаясь/ Н... ничё... Не так... страшно...
— Балерины умеют прыгать выше вас, но, опускаясь, ещё и делают плие. Они очень выносливы.
— Я... ясно...
— Они часами танцуют на пуантах. А лёгкая форма балета зовётся футболом.
А потом он взял с меня обещание больше никогда не смотреть русский футбол. И русские фильмы. И даже в окно не смотреть.
— Алан? Дармоед, живущий у тебя в подвале?
— Эй, многие известные люди начинали в подвале.
— Нет, многие известные люди начинали в гараже. А вот многие серийные убийцы начинали в подвале.
— Но люди не расстаются из-за дурацкого футбола! Побудь девчонкой хоть пять секунд!
— Всего-то?? Ладно... Раз... дело не в дурацком футболе, два... ты дурак, три, четыре, пять... время вышло!
Жил-да-был на белом свете симпатичный парень целых двадцать лет
И твердил все годы эти, что любви на белом свете больше нет.
Но однажды он случайно вдруг глазастую девчонку увидал,
И назначил ей свиданье, и пришел, и с нетерпеньем ожидал.
А девчонка та проказница,
На свиданье не показывается!
Он и есть, и пить отказывается,
А любовь-то есть, оказывается!
Есть! Есть!