В постели можете долго не кончать, Рувим Исаевич. А тут извольте следовать регламенту!
В любой ситуации необходима минимальная доля абсурда.
В постели можете долго не кончать, Рувим Исаевич. А тут извольте следовать регламенту!
Разговаривать и одновременно есть — довольно сложная наука. Владеют ею, я заметил, только престарелые кавказцы.
— Вот, например, Хемингуэй...
— Средний писатель, — вставил Гольц.
— Какое свинство, — вдруг рассердился поэт. — Хемингуэй умер. Всем нравились его романы, а затем мы их якобы переросли. Однако романы Хемингуэя не меняются. Меняешься ты сам. Это гнусно — взваливать на Хемингуэя ответственность за собственные перемены.
— Может, и Ремарк хороший писатель?
— Конечно.
— И какой-нибудь Жюль Берн?
— Еще бы.
— И этот? Как его? Майн-Рид?
— Разумеется.
— А кто же тогда плохой?
— Да ты.
Первая же моя осмысленная тирада вызвала её раздражение. Как будто актер позабыл свою роль.
У меня бывало — скажешь человеку правду о нём и тот час же возненавидишь его за это.
Разместили нас в гостинице «Хилтон». По одному человеку в номере. За исключением прозаика Белякова, которого неизменно сопровождает жена. Мотивируется это тем, что она должна записывать каждое его слово.
Помню, Беляков сказал литературоведу Эткинду:
– У меня от синтетики зуд по всему телу.
И Дарья Владимировна тотчас же раскрыла записную книжку.