— Видите ли, я — жертва.
— Я это сразу понял, — сообщил Френдлер, тепло улыбаясь. — Вас выдаёт взгляд, присущий жертвам: смесь страха и неуверенности с налётом беззащитности.
— Видите ли, я — жертва.
— Я это сразу понял, — сообщил Френдлер, тепло улыбаясь. — Вас выдаёт взгляд, присущий жертвам: смесь страха и неуверенности с налётом беззащитности.
Те, кто никогда не нарушает закон, не поднимаются в положении. Обычно их убивают тем или иным путем, так как у них недостаточно инициативы выживания. Для тех, кто, подобно вам, нарушает закон, ситуация иная. Закон строго наказывает их – если им не удается обойти его.
Среди заключенных пробежал шепоток. Но вскоре замер — говорить было не о чем. Узникам, не помнящим своего прошлого, не на чем основываться, размышляя о будущем. Нельзя обмениваться опытом и впечатлениями, если опыт и впечатления только что возникли.
— Запутанность часто является ключом к решению, — важно проговорил Арнольд. — Простота же сама по себе сбивает с толку. Сложность, с другой стороны, предполагает наличие противоречивой логической конструкции. Стоит только найти объяснения всем неувязкам и исключить посторонние факторы, как на убийцу сразу же указывают сверкающие лучи неизбежности рационального объяснения.
Всякий враль вынужден строить свою жизнь по законам ненавистного, противоестественного постоянства. Играешь свою роль, а она становится твоим мучением и карой.
Если ты допускаешь, что сошел с ума, не следует ли из этого, что мозги у тебя в порядке?
У меня большой опыт. Я привык иметь дело с самым страшным и самым отвратительным. Не могу сказать, что стал совсем невосприимчивым — просто я свыкся с печальной необходимостью не обращать внимания на душераздирающие процедуры, характерные для моей профессии.
Неприятно читать о геноциде, попивая свой утренний кофе. Такие новости могут испортить настроение на весь день. Три-четыре геноцида, и человек может так рассердиться, что отдаст свой голос другому кандидату.