Я был для тебя чудом. Я, мокрый злобный крысеныш, был для кого-то чудом.
«Паранойя!» — вопит марионетка, которой рассказали о кукольном театре.
Я был для тебя чудом. Я, мокрый злобный крысеныш, был для кого-то чудом.
Помню, маленьким [живя на первом этаже] я думал, что выход из интерната должен быть где-то на втором или на третьем. Когда подрос и меня перевели на второй, мне оставался только третий. Теперь, когда я живу на третьем, мне кажется, что я, наверное, просто плохо искал на первых двух этажах.
Зачем создавать механизм, напоминающий тебе о твоей собственной ничтожности и унижающий каждого смертного, который смотрит на него? Придя в первый раз к этим часам маленьким ребёнком, а в последний — приползя задыхающейся от старости развалиной, никто из современников часовщика не заметил бы разницы между положениями механизма. Их жизнь вся промелькнула, а стрелка подвинулась на ничтожный градус.
Она должна была просто зачерпнуть из меня дёгтя маленькой ложечкой, зачерпнуть и отлить, чтобы я не переполнился. Но она вместо этого опускает в меня обе руки. И чёрная густая жижа плещет наружу через края. И со дна поднимается что-то... Забытое, страшное.
Из головы, кажется, вытянули всё серое вещество, а взамен накачали туда густой морской воды и запустили рыбок. Теперь моя задача — не разбить этот долбанный аквариум.
Когда-то люди попытались соорудить башню, которая достала бы до облаков; за гордыню бог покарал их раздором, заставив говорить на разных наречиях. Великое здание, которое они возводили, разрушилось. Бог самодовольно ухмыльнулся и закурил.
Люди не заходят за ажурные ограждения, которыми обозначаются пределы комфортного самообмана.
Мечтателями управлять проще: мечтатель считают, им есть что терять. С тем, кому ничего не надо, не поторгуешься.
Проталкиваюсь внутрь! Всему вагону придётся выдохнуть, чтобы мне нашлось местечко. Пассажиры молчат и терпят. Мир не без добрых людей.
И так, без воздуха, мы отправляемся в пустоту.