Человек есть человек.
Удивительно, до чего кровопийцы любят морализировать, подумал Равик. Этот старый мошенник с ленточкой Почетного Легиона упрекает меня в шантаже, тогда как должен бы сам сгореть со стыда. И он еще считает, что прав.
Человек есть человек.
Удивительно, до чего кровопийцы любят морализировать, подумал Равик. Этот старый мошенник с ленточкой Почетного Легиона упрекает меня в шантаже, тогда как должен бы сам сгореть со стыда. И он еще считает, что прав.
Ты можешь превратиться в архангела, шута, преступника — и никто этого не заметит. Но вот у тебя оторвалась, скажем, пуговица — и это заметит каждый. До чего же глупо устроено всё на свете.
Солнце не любит эти деревянные души, оно забывает о них.
Потому-то они и живут бесконечно долго.
— Мало ли на свете людей, похожих друг на друга.
— Да, но есть лица, которые никогда не забываются.
У того, кто отовсюду гоним, есть лишь один дом, одно пристанище — взволнованное сердце другого человека.
Раньше было не так: человек был более уверен в себе, он имел какую-то опору в жизни, он во что то верил, чего-то добивался. И если на него обрушивалась любовь, это помогало ему выжить. Сегодня же у нас нет ничего, кроме отчаяния, жалких остатков мужества и ощущения внутренней и внешней отчуждённости от всего. Если сегодня любовь приходит к человеку, она пожирает его, как огонь стог сухого сена. Нет ничего, кроме неё, и она становится необычайно значительной, необузданной, разрушительной, испепеляющей.
Все всегда предрешено заранее, а люди не осознают этого и момент драматической развязки принимают за решающий час, хотя он уже давно беззвучно пробил.
И что бы с вами ни случилось — ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным.
Стерва или святая. В конце концов, какая разница? Важно, как мы сами к этому относимся.