Эрих Мария Ремарк. Тени в раю

— Останешься сегодня ночью со мной? — спросила Наташа.

— А это можно?

— Конечно, ведь у тебя зубная щётка и бельё. Пижама не обязательна. А бритву я тебе дам. Сегодня ночью мне не хотелось бы спать одной. Будет ветрено. И, если ветер меня разбудит, ты окажешься рядом и успокоишь меня. Мне хочется дать себе волю и расчувствоваться, хочется, чтобы ты меня утешал и чтобы мы заснули, ощущая приближение осени, хочется забыть о ней и снова вспомнить.

— Я остаюсь.

— Хорошо. Мы ляжем в постель и прижмемся друг к другу. Увидим наши лица в зеркале напротив и прислушаемся к вою ветра. Когда ветер усилится, в глазах у нас промелькнёт испуг и они потемнеют. Ты обнимешь меня крепче и начнёшь рассказывать о Флоренции, Париже и Венеции, обо всех тех городах, где мы никогда не будем вместе.

— Я не был ни в Венеции, ни во Флоренции.

— Всё равно, можешь рассказывать о них так, будто ты там был. Я, наверное, разревусь и буду ужасно выглядеть. Когда я плачу, я далеко не красавица. Но ты меня простишь за это и за мою чувствительность тоже.

— Да.

— Тогда иди ко мне и скажи, что ты будешь любить меня вечно и что мы никогда не состаримся.

0.00

Другие цитаты по теме

Я всегда считал, что не в силах устоять перед загорелыми женщинами, которые летом весь день плещутся в воде и лежат на солнце. А ты такая белая, будто вообще не видела солнца. У тебя что-то общее с луной... Глаза серые и прозрачные... Я не говорю, конечно, о твоем необузданном нраве. Ты — нимфа.

Редко в ком я так ошибался, как в тебе. Там, где ты, в небо взлетают ракеты, вспыхивают фейерверки и рвутся снаряды; самое удивительное, что все это происходит беззвучно.

— Иногда мне всё же надоедает быть эмигрантом, — сказал я, ещё более раздосадованный. — Сегодня я, к примеру, весь день быть эмигрантом. Сперва с Силверсом, потом с Каном. Как ты относишься к тому, чтобы побыть просто людьми?

— Когда человеку не надо заботиться ни о своем пропитании, ни о крове, он перестаёт быть просто человеком, дорогой мой Руссо и Торо. Даже любовь вдет к катастрофам.

— В том случае, если её воспринимать иначе, чем мы.

— А как мы её воспринимаем?

— В общем плане. А не в частном.

— Боже правый! — сказала Наташа.

— Воспринимаем как море. В целом. А не как отдельную волну. Ведь ты сама так думаешь? Или нет?

— Я? — В голове Наташи слышалось удивление.

— Да. Ты. Со всеми твоими многочисленными друзьями.

Наступила краткая пауза. Потом она сказала:

— Как, по-твоему, рюмка водки меня не убьёт?

Кан и ее совсем не знал: он вообще не интересовался женщинами, которые могли его понять.

Хорошо, когда можешь назвать по имени причину своих бед, не так ли? Тогда всё намного проще.

Алкоголь оказался куда более верным средством сближения, нежели интеллект.

— Ты не можешь быть одна?

— Мне плохо, когда я одна, Роберт. Я как плющ. Стоит мне остаться одной, и я начинаю стелиться по полу и гибнуть.

О смерти люди говорят и знают, что она неизбежна, но никто в нее не верит, поскольку она лежит за пределами понятий о жизни и обусловлена самой жизнью. Смерть нельзя постичь.

Тот, кто умеет только ненавидеть или только любить, — завидно примитивен.

Мне нужна была не водка, а кто-то, кто ни о чем не спрашивает, но тем не менее находится рядом.

— Собственно, я вообще ничего толком о тебе не знаю.

— Знаешь слишком много. И это мешает любви.