Стивен Фрай. Автобиография: Моав – умывальная чаша моя

Я отношусь к монархии и аристократии как к кривому носу Британии. Иностранцы находят наши старинные глупости своеобразными, мы же считаем их смехотворными и полны решимости найти как-нибудь время избавиться от них. Боюсь, когда мы от них избавимся, а я полагаю, мы это сделаем, нам придётся испытать глубокий психологический шок, сопряжённый с открытием, что в результате мы не стали ни на йоту более свободной и ни на унцию более справедливой в общественном отношении страной, чем, скажем, Франция или Соединённые штаты.

0.00

Другие цитаты по теме

[Он] отвергал авторитет, не доверял интуиции. Вот почему утрата его столь непоправима... Если вы говорили ему: «Это безусловно верно, так говорят все знатоки... Так говорит Гитлер, так говорит Маркс, так говорит Христос и даже «Таймс» говорит так», он отвечал: «Да? Интересно. Давайте разберёмся». Он разбирался сам и вас заставлял разбираться. И вы начинали понимать, что влиятельное мнение может пользоваться влиятельной поддержкой и, однако же, оставаться вздором...

Ничто из того, о чём ты молишься — таков непреложнейший и неприятнейший закон жизни, — не приходит к тебе во время молитвы. Хорошее неизменно запаздывает. Теперь я плавать умею.

— Я намереваюсь сделать предсказание.

— Сэр?

— Вы далеко пойдёте.

— Как это, сэр?

— Да уж поверьте мне. Вы пойдёте очень далеко, очень. Я, правда, не могу сказать, куда вы в итоге придёте, в Вестминстерский дворец или в Уормвудскую тюрьму.

Университетский друг мой на вопрос о том, как он осознал себя геем, ответил, что явственно помнит миг своего рождения — он тогда оглянулся назад и сказал себе: «Ну-ну! Больше я в такие места ни ногой...»

Как-то одна девочка показала мне свои трусики, и, помнится, я счёл их упругость и расцветку непривлекательными.

Кара за грехи, несомненно, есть блюдо съедобное, только когда оно свежо и еще не остыло. Старые же грехи, обиды и счеты стынут, скисают и приводят к самому жуткому несварению.

Интуицию он не отвергал. Он понимал, что это часть нашей оснастки, что с ней связана восприимчивость, которую он ценил и в себе, и в других. Но понимал он и то, что она способна всех нас обращать в танцующих дервишей и что человек, который верит в правоту чего-либо лишь потому, что ощущает эту правоту нутром, не так уж далеко ушёл от человека, который верит в авторитет полицейской дубинки.

Если подумать как следует, я не могу сказать, что у любви вообще есть какая-то цель, тем она и хороша. Секс может быть целью – в том смысле, что он дает тебе утешение, а иногда и ведет к продолжению рода, – а вот любовь, как, по словам Оскара, и любое искусство, совершенно бесполезна. Именно бесполезные вещи и делают жизнь достойным, но также и опасным препровождением времени: вино, любовь, искусство, красота. Без них жизнь безопасна, однако особой траты сил не заслуживает.

Любовь во всех восьми тонах и всех пяти полутонах полной октавы слова.

В гомосексуальном мире присутствует масса вещей, нисколько с анальным отверстием не связанных; понятие же, которое и впрямь пронимает ненавистника геев до самых кишок, идея, которая выводит его из себя и выворачивает наизнанку его желудок, – это самое страшное и пугающее из усвоенных человечеством понятий – понятие любви.