Думаю, мы плачем, чтобы освободить животную сущность, не теряя человечности.
Плохое исчезает, но что-то заменяет ушедшее и встаёт на его место.
Думаю, мы плачем, чтобы освободить животную сущность, не теряя человечности.
Мой страх — быть с ним. Я всю жизнь остерегалась привязанности, но не знала, как глубоко укоренилось это беспокойство.
Я верю в будничные проявления мужества, в отвагу, которая заставляет одного человека вставать на защиту другого.
Я снова чувствую себя маленькой, но сейчас меня это не смущает. Я закрываю глаза. Он больше не пугает меня.
Моя мама рассказывала мне однажды, что мы не способны выжить в одиночку, и даже если бы могли, то не захотели бы этого.
Если он и трус, это не потому, что он боится боли. Это потому, что он не хочет действовать.
Я сажусь на свитер и изучаю костяшки пальцев. На некоторых из них кожа содралась после драки с Калебом, и их украшали небольшие синяки. Кажется уместным, что удар оставил след на нас обоих. Вот как устроен мир.