— Вы золото любите?
— Только во взаимоотношениях.
— Вы золото любите?
— Только во взаимоотношениях.
— То, что происходит сейчас, это катастрофа... или же, это, скажем так, довольно долговременная трудность и сложность, и мы будем постепенно выбираться из этого?
— Обязательно выберемся! Вот эти вот «новые русские»... Они новые, но не свежие. Мессии со всех сторон лезут. Никто не начинает ничего без присказки «в наше трудное время», «у нас невозможный быт», «в нашей экономической пропасти». На презентации, где всё ломится от икры, где тут же начинается: «В наше невозможное время...» Что невозможного-то? Обжираловка! Я думаю, если вдруг завтра будет замечательно, обязательно останется «в наше лёгкое время, может быть, мы дождёмся катастрофы».
— Как вы можете охарактеризовать тот день, в котором сегодня живёте? Одним словом.
— Весело, страшно, любопытно. Три слова можно?
— Страшно весело...
— Страшно весело и очень любопытно!
— В своей обыденной жизни вы похожи на кота Матроскина?
— Кот Матроскин мне личность глубоко симпатичная. Он, пожалуй, первый серьёзный российский предприниматель. И многое в наших экономических перестроечных новациях началось, конечно, с него. Он первым стал опираться на свои собственные силы, не впадая, скажем, в радикализм Ким Ир Сена.
— Но тогда можно и почтальона Печкина использовать как прообраз КГБшника.
— Скажите, интриганство в актёрской среде, это, наверное, для вас особенно актуально?
— ... Меня очень любили, когда я не работала, не снималась. Меня очень жалели, любили, было много друзей. Странная вещь. Но когда пришёл успех, те же люди, которые в общем-то недоумевали, почему актриса, которая может что-то делать, не работает. В самые лучшие годы, когда не страшно приближение камеры, когда «всё могу». Когда в пике сила, энергия, лицо... когда нет ножниц, я не снималась. И все недоумевали. А потом те же люди, которые недоумевали, когда я много стала работать, начали говорить: «Что-то тебя много стало. Мелькаешь, мелькаешь...» Это, конечно, больно.
— Когда существовала цензура, вам не говорили, что вы [в своих монологах] издеваетесь над российскими женщинами?
— Нет, никогда. Были, конечно, партийные дамы в своё время, которые считали, что я издеваюсь. У Михаила Михайловича Жванецкого был такой монолог, в котором женщина говорит: «Ду-ду-ду, топ-топ-топ, страна дрожит: то наши бабы на работу идут». И одна из таких дам пришла ко мне после концерта и сказала: «Где вы видели нашу женщину, чтобы «ду-ду, топ-топ, земля дрожит»? Это что вы издеваетесь?» На что я очень робко ей сказала: «Это вы не видите, потому что вы в машинах ездите, а я езжу в метро. Спуститесь в метро — и вы увидите таких женщин.
Откуда взять демократов-то в стране? Ну вот откуда? Как само понятие, оно очень привлекательно, и очень многие люди потянулись к нему, желая даже внутренне измениться. Но измениться они не могут, и тем более, когда начинают руководить, вы посмотрите, как разросся аппарат в правительстве, разросся аппарат у президента. В ЦК КПСС, в политбюро не было такого аппарата, по количеству даже людей, по дублированию функций и так далее, министерств, отделов и так далее. Люди те же самые, которые сидели на Старой площади, большинство и сидит на Старой площади. Они-то и не собирались быть демократами, они выполняют свою роль.
— Какой круг вы считаете своим? Кто в этот круг входит?
— В этот круг входят простодушные люди разных совершенно специальностей. Учёные, технари, литераторы. Артистов минимум. Есть люди, которые смотрят на тебя, а сами видят свою селезёнку в этот момент, а есть люди, которые смотрят в мир, и их я люблю.
— Как определяется грань? Что становится классикой, а что нет?
— Кукольник писал: «Пока живёт поэзия Кукольника, поэзия не умрёт». Где Кукольник? Нету. Если вы можете узнать с первых трёх строчек, что это Пушкин, а это Фет, а это Лермонтов... Это Бах, а это Прокофьев.
— А это Таривердиев...
— Таривердиева оставим в покое. Пока он не помер, оставим в покое... Если вы можете узнать, это тоже входит в комплект. Вы должны узнавать музыку. Тогда это композитор, потому что иначе это автор. Один из многих.
— Какой фильм, с вашей точки зрения, наиболее правдиво показывающий войну? Или нельзя говорить о художественных фильмах как о самых правдивых фильмах, потому что война многолика и многообразна?
— ... Лучший фильм о войне — это всё-таки фильм Сергея Фёдоровича Бондрачука — «Судьба человека». Мне кажется, это настолько объёмно, настолько полифонично. И дело даже не только в широте объятий судьбы человеческой, а дело в той огромной силе оптимизма. Какие страдания человек испытал... Немыслимые, нечеловеческие. Я помню, когда я вышел из кинотеатра, мне вдруг хотелось кидаться работать, что-то делать. Что-то надо делать. И это то, что сегодня, как мне кажется, не хватает нашим фильмам.