Молодым кажется, что старики глупы, но старики-то знают, что молодые — дурачки!
(Молодые думают, что старики — дураки, а старики знают, что молодые — дураки.)
Молодым кажется, что старики глупы, но старики-то знают, что молодые — дурачки!
(Молодые думают, что старики — дураки, а старики знают, что молодые — дураки.)
Молодежь во все времена одинаковая. А первый признак старости — брюзжание на её счёт.
Душечка, вы так молоды. Молодость так неопытна и доверчива! Естественно, вы всегда думаете обо всех только самое хорошее.
Объясни ему, что старики очень нужны молодым. Как они будут без нас? Как мы будем без них?
Хоть бодры телом и душой бывают старики,
Сравняться с молодыми им — потуги нелегки!
Пристала ль белой бороде горячность юных лет?
Пожухнув, вновь не зацветут вовеки лепестки.
И странно, если невпопад, как юный, скор старик,
А молодой — в повадках стар, рассудку вопреки.
В ходьбе подмогою — клюка, а пика — ни к чему:
Помехой будет, если взять ее взамен клюки.
Но и с клюкой не будет прям согнувшийся в дугу,
И если б юный это знал, согнулся бы с тоски!
Когда глаза запали вглубь, считай, что сильный муж
Смущенье слабости укрыл в запавшие зрачки!
Вот стар я стал, и осужден я сплетнями ханжей:
Про тайные мои грехи твердят клеветники.
А те, кто в юности чисты, пусть вознесут хвалу
За то, что Бог укрыл от них бесчестья тайники.
Никто не волен — стар ли, юн — в добре или грехе,
И те, кто ропщет на судьбу, от блага далеки.
Кто в молодости был строптив, веленьям не внимал,
Укоры совести его под старость велики.
Господня благость — океан: надежду буря шлет,
Отчаяньем, о Навои, себя не допеки!
– Сейчас мы с ужасом думаем о тех временах, когда жгли на кострах ведьм. Мне кажется, что настанут дни, когда мы содрогнемся при одной мысли о том, что мы когда-то вешали преступников.
– Вы против высшей меры наказания?
– Дело даже не в этом. – Он умолк. – Знаете, – медленно произнес он наконец, – моя профессия все же лучше вашей.
– Почему?
– Потому что вам приходится очень часто судить, кто прав, кто виноват, а я вообще не уверен, что можно об этом судить. А если все это целиком зависит от желез внутренней секреции? Слишком активна одна железа, слишком мало развита другая – и вот перед вами убийца, вор, рецидивист. Клемент, я убежден, что настанет время, когда мы с ужасом и отвращением будем вспоминать долгие века, когда мы позволяли себе упиваться так называемыми справедливыми мерами наказания за преступления, и поймем, что осуждали и наказывали людей больных, которые были не в силах справиться с болезнью, бедолаги! Ведь не вешают же того, кто болен туберкулезом!
– Он не представляет опасности для окружающих.
– Нет, в определенном смысле он опасен. Он может заразить других. Ладно, возьмем, к примеру, несчастного, который воображает, что он китайский император. Вы же не обвиняете его в злом умысле. Я согласен, что общество нуждается в защите. Поместите этих людей куда-нибудь, где они никому не причинят вреда, даже устраните их безболезненным путем, да, я готов согласиться на крайние меры, но только не называйте это наказанием. Не убивайте позором их семьи – невинных людей.
— А что нужно делать, чтобы в старости было о чем вспомнить?
— Все просто: чтобы было о чем вспомнить в старости, в молодости не надо оглядываться.
— Очень печально, когда умирают молодыми, — заметила мисс Марпл.
— Неужели? — голос мисс Темпл прозвучал странно.
— Но ведь они столь многого не успели сделать!
— Или многого избежали, — возразила мисс Темпл.