Это не то, с чем легко жить, — отнять жизнь у другого.
— Ты собираешься перевернуть мой прекрасно организованный мир с ног на голову?
— Я, несомненно, сделаю все возможное для этого. Твои люди застряли в прошлом.
Это не то, с чем легко жить, — отнять жизнь у другого.
— Ты собираешься перевернуть мой прекрасно организованный мир с ног на голову?
— Я, несомненно, сделаю все возможное для этого. Твои люди застряли в прошлом.
— А вы сами, — сказал Фариа, — почему вы не убили тюремщика ножкой от стола, не надели его платья и не попытались бежать?
— Потому, что мне это не пришло в голову, — отвечал Дантес.
— Потому что в вас природой заложено отвращение к убийству: такое отвращение, что вы об этом даже не подумали, — продолжал старик, — в делах простых и дозволенных наши естественные побуждения ведут нас по прямому пути. Тигру, который рождён для пролития крови, — это его дело, его назначение, — нужно только одно: чтобы обоняние дало ему знать о близости добычи. Он тотчас же бросается на неё и разрывает на куски. Это его инстинкт, и он ему повинуется. Но человеку, напротив, кровь претит; не законы общества запрещают нам убийство, а законы природы.
— Ты её чуть не убил, — заметил Ричард.
— Я бы убил, если бы не было выбора, — отозвался Маркиз. — Но выбор был, а в таких случаях я предпочитаю не торопиться. Ведь человека невозможно вернуть к жизни.
Камера скользит по потным рожам,
искаженным зудом убивать.
Ею защититься невозможно.
Ею можно лишь снимать, снимать.
Это страшно — всё документально:
Люди падают не понарошку.
Перебежка! Выстрел! Моментально!
На рубашке след «кровавой брошкой».
Вот один из этих молодцов
Автомат свой начал поднимать.
Камера! Скорее прячь лицо!
Смерть свою ты начала снимать.
Камера вздрогнула.
Взгляд застыл. Рванулся в небо.
Вечность тронула
Тех, кто раньше мертвым не был.
Но убийцы их уйдут в небытие.
А убитые останутся живыми.
Кадрами кричащими... «немыми».
Жизнью. Продолжением её.
Как получилось, что ты стал моей жизнью, Михаил? Я всегда была одна, уверенная в своей силе. Такое чувство, что ты захватил мою жизнь.
Камера скользит по потным рожам,
искаженным зудом убивать.
Ею защититься невозможно.
Ею можно лишь снимать, снимать.
Это страшно — всё документально:
Люди падают не понарошку.
Перебежка! Выстрел! Моментально!
На рубашке след «кровавой брошкой».
Вот один из этих молодцов
Автомат свой начал поднимать.
Камера! Скорее прячь лицо!
Смерть свою ты начала снимать.
Камера вздрогнула.
Взгляд застыл. Рванулся в небо.
Вечность тронула
Тех, кто раньше мертвым не был.
Но убийцы их уйдут в небытие.
А убитые останутся живыми.
Кадрами кричащими... «немыми».
Жизнью. Продолжением её.
... у меня нет ничего своего и никогда не было. Ты для меня — причина продолжать жить. Ты мое сердце, моя душа, воздух, которым я дышу. Без тебя у меня ничего нет, кроме темноты и пустоты. То, что у меня есть власть, то, что я сильнее, не означает, что я не могу испытывать невыносимое одиночество.
Наше движение научило меня, что есть вещи, за которые можно умереть — но нет ничего, за что можно убивать! Ничего!