…в те времена я был молод и не мог позволить себе роскошь казаться скупцом…
В юности я полагал свой удел трагическим, но со временем понял, что это просто естественное положение вещей.
…в те времена я был молод и не мог позволить себе роскошь казаться скупцом…
В юности я полагал свой удел трагическим, но со временем понял, что это просто естественное положение вещей.
— Вот он, рецепт вечной молодости: надо просто чтобы ни один из дней твоей жизни не был похож на прочие.
Все мы рождаемся и умираем с одной и той же невысказанной просьбой на губах: Любите меня, пожалуйста, как можно сильнее! В отчаянных поисках этой дурацкой несбыточной любви к себе мы проходим мимо великолепных вещей, которые вполне могли бы сбыться, в том числе и мимо настоящих чудес. Но нам не до них: мы слишком заняты поиском тех, кто нас оценит и полюбит…
Вот всегда так с вами, молодыми. Только что был умный и вдруг — хлоп! — снова дурак.
Я — чрезвычайно толерантное существо.
И не дай бог существу менее толерантному встретиться на моем пути. Убью голыми руками, без суда и следствия. Долго, долго буду потом пинать заскорузлыми ступнями бездыханное тело, плевать в него густой от гнева слюной и вербально злопыхательствовать.
А потому что толерантнее надо быть.
Вот как надо разговаривать с юными барышнями, даже если они чудовища. Впрочем, всякая юная барышня и есть чудовище – в своем роде. Об этом не следует забывать.
... и вообще я пребывал в удивительно благодушном настроении. Из меня верёвки можно было вить, из верёвок плести макраме, а результат работ подвешивать к люстре какой-нибудь трёхрожковой, и я висел бы как миленький и не квакал.