Ничему не верь в ночь Хеллуина.
Не волнуйтесь. Страх приходит потом, когда в три часа ночи я вспоминаю о вас.
Ничему не верь в ночь Хеллуина.
— Крамли?
— Что?
— Я люблю тебя.
— Такая любовь в рай не приведет.
— Нет, — согласился я, — зато проведет сквозь тьму.
— А как же все эти люди две тысячи лет назад слушали и ничего?
— У них не было часов, Иисус.
— Вeрно. Лишь солнце, медленно плывущее по небосклону, и бесконечные дни, чтобы сказать самое важное.
Жизнь — как нижнее белье, ее надо менять дважды в день. Вечер закончился, я хочу его забыть.
— Начинаешь меня ненавидеть?
— Нет. Удивляюсь, как я мог, зная тебя столько лет, так и не узнать тебя.
— Ты не заметил, здесь происходит что-то странное?
— Только что здесь прошагала римская фаланга из сорока человек. По десятому павильону бегала горилла, волоча собственную голову. Из мужской уборной выкинули одного художника-постановщика, он голубой. Иуда устроил в Галилее забастовку, требует, чтобы платили больше сребреников. Нет-нет. Ничего странного, иначе я бы заметил.
— Я голая, как обычно.
— Я заметил, Констанция.
— А ты не изменился: смотришь на мои брови, а не на сиськи.
— И ты не изменилась. И сиськи, похоже, тугие.