Они же, Лев Осипович-то, на скрипочке-то пофыцкают Брамса – ну и тысячу в карман... А мне не надо. Мне бы только чекушечку маленькую. И всё, и порядок. А до этих симфониев мне, вы знаете что, – как до фени.
Человеческая зависть не знает границ.
Они же, Лев Осипович-то, на скрипочке-то пофыцкают Брамса – ну и тысячу в карман... А мне не надо. Мне бы только чекушечку маленькую. И всё, и порядок. А до этих симфониев мне, вы знаете что, – как до фени.
Он тихий парень, скромный. Ну по пьяной лавочке чего не бывает конечно, ну там прирежет кого, кого порежет, ну так, немного.. одного-двух не больше. А свое отсидит, опять тихий опять скромный.
Хэмингуэй: Я ненавижу твою книгу.
Гил: Но ты даже не прочел её!
Хэмингуэй: Если я прочту твою книгу и она мне не понравится, то я буду её ненавидеть, а если понравится, то буду завидовать и возненавижу ещё больше. Тебе не нужно мнение другого писателя.
Но не ясно ли: блаженство и зависть — это числитель и знаменатель дроби, именуемой счастьем.
Когда мне говорят, что пьют от отчаяния — это всё чушь собачья. Когда говорят — вот, пьёт с горя. Единственное горе, чаще всего, у того, кто пьёт — это то, что он пьёт. Другого горя никакого нет. Круговорот. Это закольцованная проблема.
Все грехи сопряжены с удовольствием и признают свою вину, только зависть не знает ни вины, ни удовольствия.
Быть может, я уже убил вас — своей ложью. Если так, то простите. Я все равно обречен попасть в ад — в такой, где не дают вина.
Некоторым недостаточно иметь всё, им ещё нужно чтобы кто-то, у кого этого нет, им завидовал.