Жизнь товарняком мчится к одной-единственной станции, и те, кого мы любим, пролетают мимо пятнами цвета и света. Ничего не удержишь, никак не замедлишься.
Жизнь — цветок, что расцветает ярко и исчезает вовсе.
Жизнь товарняком мчится к одной-единственной станции, и те, кого мы любим, пролетают мимо пятнами цвета и света. Ничего не удержишь, никак не замедлишься.
Взглянешь на лица – вроде счастливы, но это, конечно, мало о чем говорит. На фотографиях все улыбаются.
Любовь хороша в книгах, в театре и кино, а жизнь — не театр. Здесь пьеса пишется сразу набело, репетиций не бывает: все по-настоящему! И суфлер из будки не выглядывает, подсказок не дает, что дальше говорить, как действовать. Самому надо принимать решения, быть и автором, и режиссером, и актером, и гримером.
Жизнь — это испорченная рулетка, где шарик, как его ни крути, всегда выпадает на отметку зеро.
В личной жизни гениев зачастую кроется разрушение, словно там ядерная бомба взорвалась. Искореженные браки. Брошенные умирать жены. Дети, которые растут изуродованными военнопленными, – и все с бомбовыми воронками вместо сердец, не знают, куда приткнуться, не понимают, за кого воюют.
…не забудешь ведь, как драться за свою жизнь. И никогда не поздно вспомнить, если еще жив.
Когда надо истолковать чужие поступки, люди рассуждают, отбросив логику и оправдывая себя.
Живут же обычные люди: взрослеют, женятся, пашут и жнут, тем уже рады, что детей народилось много и всех есть чем покормить. Только Равдана вечно тянуло куда-то. А куда? Ему нравилось видеть новые, чужие места, новых людей. Нравилось, когда жизнь – как река: плывешь и не знаешь, что будет за поворотом. Нравилась лесная дружина, где свое первенство нужно было отстаивать силой воли, а иной раз и кулаками, но не длиной бороды.
Наша жизнь — как карусель — мы всего лишь вращаемся в определенном месте с определенной скоростью. Наше вращение никуда не направлено. Ни выйти, ни пересесть.