Она всегда чувствовала все, будто на собственной шкуре, когда ей рассказывали о несчастье...
Просто что чувствуешь, то и надо говорить.
Она всегда чувствовала все, будто на собственной шкуре, когда ей рассказывали о несчастье...
Смерть его была вызовом. Смерть – попытка приобщиться, потому что люди рвутся к заветной черте, а достигнуть ее нельзя, она ускользает и прячется в тайне; близость расползается в разлуку; потухает восторг; остается одиночество. В смерти – объятие.
Если ты ненавидишь кого-нибудь, ты ненавидишь себя, если ты любишь кого-нибудь, ты любишь себя.
Я сказал: «Я ничего ни к кому не чувствую». Бык сказал: «Это самое большое несчастье из всех».
... позволяем мало как ребёнку, но требуем много как с взрослого. Но разум ребёнка не слабее: недостаёт лишь опыта. Чувства — сильнее и он ещё не умеет их сдерживать. Нет специфически детского поведения, — есть обстоятельства и характер.
Зося осторожно отдернула руку.
— Ты больше не любишь меня.
— Как ты можешь так говорить? Почему?
— Потому что ты несчастлив. Если кого-нибудь любишь, ничто не может сделать тебя несчастным.
…это было откровение, внезапное, будто краснеешь, и хочешь это скрыть, и видишь, что нельзя, и всей волей отдаешься позору, и уже не помнишь себя, и тут-то мир тебя настигает, поражает значительностью, давит восторгом, который вдруг прорывается и невыразимо облегчает все твои ссадины и раны.
Он ей не сказал: «Я тебя люблю»; но он держал ее за руку. Это счастье и есть, думал он.
…разве важно, что когда-то существование её прекратится; все это останется, а её уже не будет, нигде. Разве это обидно? Или наоборот – даже утешительно думать, что смерть означает совершенный конец.
Очень тонкая и проницательная – по существу-то она куда лучше разбиралась в людях, чем та же Салли, а притом она настоящая женщина; у нее дар, чисто женский дар создавать вокруг себя свой собственный мир, где бы она ни оказалась.