Resistance 3

Он вернулся из Хэйвена. Сказал, что он устал. «Устал прятаться и бежать. Устал от жизни в подполье во тьме и страхе.» Он оставил семью, чтобы попробовать попасть в Нью-Йорк.

Он показал мне фотографию. Ни у кого теперь нет фотографий. Но у него было фото сына. «У меня не было выбора. Они нашли нас», — вот что он сказал мне. «Здесь больше не безопасно. Везде не безопасно. Я должен уйти. Я должен добраться до Нью-Йорка».

И он рассказал мне, как попал сюда: «Мы плыли вниз по течению. Мы шли, прятались и спали. Мы сражались и бежали в пыли и грязи. Мы встречали других: мужчин, женщин и детей. Таких же, как ты — выживших, которые всё ещё верили, что у нас есть шанс».

Тогда он и ушёл. Он спас мою жизнь, так что я пошла за ним. Я не знаю, что будет дальше. Может быть, я умру. Я просто не хочу больше бояться...

0.00

Другие цитаты по теме

Раз-два... Не уверен, что эта штука работает. Меня зовут Джо Капелли. Сообщение для моей жены, Сьюзен. Я скучаю... Я добрался. Я в Нью-Йорке, рядом с Башней. Я думаю, если останусь жив, попробую разрушить её, но... Маликов погиб. Без него мне будет трудно. Я старался. Сделал, что мог. Я люблю тебя. И скажи Джеку, что я люблю его.

9/10 населения мира убиты или превращены в Химер. Те, кто из нас остался в живых, старались не забыть, что мы — люди. Мы со Сьюзан встретили друг друга — и влюбились. Мы хотели забыть прошлое. Оставить борьбу и начать жить. И я держал эту клятву. Держал, сколько мог...

— Сделай нам одолжение.

— Конечно?

— Молись за нас.

Я убил Натана Хейла. Мне пришлось убить — он становился одним из них. Он мог помешать мне, но он и сам хотел умереть. Может, я просто утешаю себя... Даже мёртвый, Хейл продолжает борьбу. Доктор Маликов нашёл особый белок в его крови. Он выделил его и создал вакцину. Наконец-то — лекарство от вируса Химер. Мы получили прививку. Хейл снова спас нас... в последний раз. Хейл был героем, а я — негодяем.

Юность была из чёрно-белых полос,

Я, вот только белых не вспомнил.

После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России. Мог быть только энтузиазм к разрушению России. Да, если вы станете, захлёбываясь в восторге, цитировать на каждом шагу гнусные типы и прибауточки Щедрина и ругать каждого служащего человека на Руси, в родине, — да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте и в каждом часе, то вас тогда назовут «идеалистом-писателем», который пишет «кровью сердца и соком нервов»... Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки — смотреть и ждать.

С утра работа. Вечером диван и выключенный черный телевизор.

Мы привязались друг к другу, мы нужны друг другу – два случайных одиночества.

В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. . Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.